PhilosofFine

Характерно, что Трубецкой не принял отождествления веры с интеллектуальной интуицией, или вдохновением. К понятию интеллектуальной интуиции, игравшему такую большую роль у Фихте, романтиков, Шеллинга, он относится критически. Мысль Шеллинга о том, что органом метафизики может быть только интеллектуальная интуиция, по словам Трубецкого, "едва ли заслуживает серьезного обсуждения: мистическая интуиция, подобно небесной манне, часто меняет свой вкус по желанию того, кто ее вкушает, и возводит ее в самостоятельный орган познания или искать в ней критерия истины значило бы просто провозгласить непогрешимость нашей фантазии". Характерно, что Соловьев рассматривает интеллектуальное созерцание по аналогии с состоянием пассивно-медиумическим, состоянием особой одержимости, транса, в котором не участвует наша воля, поскольку она может только препятствовать восприятию действия на нас трансцендентных существ, каковы, по Соловьеву, идеи. Отрешенность интеллектуального созерцания от волевого начала подчеркивали как немецкие романтики, так и их предшественники - немецкие мистики, например Мейстер Экхарт. В противоположность этому мистически-романтическому направлению Трубецкой на место интеллектуального созерцания и родственной ему фантазии ставит как раз способность, укорененную в воле, а именно веру. И связано это с тем, что для него нравственно-этическая сфера стоит выше эстетической. Критикуя немецкую мистику, он отмечал, что нравственное отношение есть отношение абсолютное, ибо и само начало мира - Бог есть реальный и конкретный субъект, который мыслится прежде всего как субъект волящий. "Воля предполагает в субъекте отношение к другому . Поэтому, поскольку абсолютный субъект определяется как волящий, он необходимо мыслится нами как полагающий или утверждающий свое другое . Если конечный, ограниченный субъект может в деятельности своей воли эгоистически утверждать свое "я", отрицая все то, что его ограничивает, то в абсолютном подобное "эгоистическое самоутверждение воли" представляется логически немыслимым . Абсолютное утверждает себя лишь в своем "альтруизме", т. е. утверждая потенцию своего другого и раскрываясь в его действительности, как конкретная, всесильная и вместе всеблагая, свободная воля". Любовь к другому, альтруизм, - вот сущность Бога, как ее понимает Трубецкой. Альтруизм есть определение божественной воли. Как в Боге, так и в человеке именно воля составляет основу личности, а поэтому вере как началу, происходящему из воли, открывается бытие.

Понятие "соборное сознание", которое предполагает единение людей, их согласие и любовь, и понятие "вера" тесно между собой связаны. Но при этом вера у Трубецкого не противостоит разуму. Учение Трубецкого - не иррационализм: философ остается приверженцем Логоса, дополненного верой, ибо убежден, что в основе мира - духовное разумное и любящее начало, а потому мир в сущности своей благ. Отсюда проистекает оптимизм Трубецкого, здесь источник его неутомимой академической и общественной деятельности.

Придавая столь кардинальное значение вере, Трубецкой пишет: "Человека нередко определяли как животное двуногое, животное разумное и словесное, животное политическое. Можно также определить его как животное верующее . человек верит в определенный смысл мира и в смысл существования, в безусловную цель, идеал своего существа. И когда такая вера у него отнимается, существование его представляется ему бессмысленным, бесцельным, случайным и лишним". Утрата веры, таким образом, порождает общественный недуг, ведет к культурному кризису. Подобным недугом, считал Трубецкой, больно и русское общество в результате разложения традиционных основ быта и нравов и отсутствия новых жизнеспособных верований.

Признаки этого разложения философ выявляет, анализируя русскую литературу XIX и начала XX в. Так, история "лишнего человека" от И. С. Тургенева до А. П. Чехова свидетельствует, по убеждению Трубецкого, об утрате человеком веры в смысл собственной деятельности, о болезни, поразившей русское образованное общество. Человека глубоко религиозного и деятельного, Трубецкого подавляет и раздражает настроение уныния, тоски и скуки, господствующее в литературе начала века даже у таких талантливых писателей, как Чехов. Другой симптом болезни общества - это увлечение духом отрицания и зла. Если "лишний человек" Чехова - это герой пассивный, то "сверхчеловек" от Демона и Печорина Лермонтова до босяков Максима Горького - это активный вариант "героя", не менее отталкивающий для Трубецкого. Если Чехов, по словам Трубецкого, "печальник, плакальщик нашей интеллигенции", то М. Горький бессилию и нытью "лишних людей" противопоставляет "сильную личность", "идеалы босяцкой удали и свободы". Философию большинства его героев, как замечает Трубецкой, "составляет босяцкое ницшеанство", культ силы, витальной мощи, которую воспел Ф. Ницше. Но витальную мощь не следует смешивать с силой духа, а именно в последней, корень которой - вера, так нуждается, по мнению Трубецкого, современное ему русское общество.