PhilosofFine

Ипполит принадлежит к числу героев Достоевского, выражающих самые важные фрагменты мировоззрения их автора. В одной из центральных сцен романа "Идиот" Ипполит подробнейшим образом разъясняет свою "главную идею": будучи безнадежно больным и зная, что ему осталось жить около двух месяцев, он приходит к выводу о необходимости покончить с собой. Обосновывая это решение, он обсуждает проблему посмертного существования и пытается понять, есть ли у нас основания для веры в бессмертие. Собственно говоря, самое важное в исповеди Ипполита - странное противоречие между непоколебимой верой в бессмертие и сомнением в возможности воскресения и бессмертия; анализ этого противоречия позволяет различить два основных смысла (или два уровня) понимания идеи бессмертия, которые использует Достоевский.

Ипполит безусловно верит в бессмертие; в заключение своего рассказа он совершенно определенно заявляет: " .я никогда, несмотря даже на все желание мое, не мог представить себе, что будущей жизни и провидения нет. Вернее всего, что все это есть, но что мы ничего не понимаем в будущей жизни и в законах ее". Как видно, сомнения Ипполита касаются не самой будущей жизни и бессмертия (именно поэтому он остается жить, и его самоубийство оказывается "мнимым"), а того, какова будущая жизнь, как надо понимать бессмертие.

Самые важные мысли Ипполит вкладывает в рассуждение, вызванное картиной Г.Гольбейна "Мертвый Христос". Здесь его сомнения в идее бессмертия непосредственно соотносятся с сомнением в возможности воскресения Христа. На картине, которую Ипполит видел в доме Рогожина, изображено тело Христа, которое настолько мертво, настолько подвержено закону тления, что невозможно поверить в его воскресение, в его возвращение к жизни; "когда смотришь на этот труп измученного человека, - говорит Ипполит, - то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет? Тут невольно приходит понятие, что если так ужасна смерть и так сильны законы природы, то как же одолеть их? И если б этот самый учитель мог увидать свой образ накануне казни, то так ли бы сам он взошел на крест и так ли бы умер, как теперь? Этот вопрос тоже невольно мерещится, когда смотришь на картину".

Нужно признать, что с точки зрения традиционного христианского мировоззрения сомнения Ипполита лишены существенных оснований. Поскольку Христос претерпел все крестные муки как человек, он и в смерти должен был выглядеть как мертвый человек; и это нисколько не противоречит его воскресению и возможности веры в его воскресение. Ведь воскресает Христос уже не как человек, а как Бог, и его телесный облик после воскресения нельзя отождествлять с телесным обликом страдавшего и умершего Христа. Традиционное понимание воскресения вовсе не подразумевает "непрерывности" телесного существования Христа, скорее наоборот, смерть признается абсолютным пределом земного телесного бытия; за ним через воскресение приходит новая жизнь и новое бытие, в котором телесное начало, если и присутствует, то в радикально иной форме по отношению к земной телесности.

Как мы помним, Ипполит решительно заявляет о том, что обладает верой в бессмертие, поэтому его ужас, вызванный видом мертвого тела Христа с картины Гольбейна, свидетельствует не столько о невозможности веры в воскресение вообще, сколько об особом понимании воскресения, вера в которое и оказывается поколебленной. Та вера, о которой рассуждает Ипполит и к которой относятся его сомнения, в отличие от обычной христианской веры предполагает, что воскресение - это не новое рождение человека в новой форме бытия, а продолжение существования в прежней форме, получающей новое содержание, которое дополняет старое, но не отменяет его. Картина Гольбейна заставляет Ипполита усомниться (про такое сомнение, глядя на картину, говорит и князь Мышкин) в возможности воскресения, которое отрицало бы смерть как абсолютную грань земного бытия. Воскресение, которое имеется здесь в виду, означает, что смерть абсолютно вторична по отношению к жизни, и "разрыв", вносимый смертью, является чисто относительным, "несущественным" для жизни, может и должен быть "скомпенсирован" возвращением к такой же жизни в том же теле (хотя законы этой возрожденной жизни могут быть иными). Нетрудно видеть, что такое видоизменение христианской веры в бессмертие ничем не отличается от того преобразования идеи бессмертия, которое мы уже обнаружили ранее у Чаадаева (см. раздел 3.1).