PhilosofFine

Акт иррационально-мистической интуиции открывает бытие как абсолютную целостность, поэтому он осуществляется целостной личностью (по существу, этот акт тождествен акту жизни личности) и не может сводиться только к отдельным ее сторонам и проявлениям, например, только к разуму. Это, в частности, означает, что мы не только верим в Бога, открываем его в познании и устремляемся к нему, но и чувствуем его, аффективно "сопереживаем" ему - как и он нам. Более того, последняя сторона интуитивного акта должна быть признана даже главной, поскольку при определенной ориентации чувственно-аффективное восприятие способно противостоять искажению интуитивного акта рациональным мышлением, противостоять разложению живого бытия на абстрактные и мертвые элементы. "Всякое существо, - пишет Бердяев, - сбрасывая с себя пыль рационалистической рефлексии, касается бытия, непосредственно стоит перед его глубиной, сознает его в той первичной стихии, в которой мышление неотделимо от чувственного ощущения. Смотришь ли на звездное небо или в глаза близкого существа, просыпаешься ли ночью, охваченный каким-то неизъяснимым космическим чувством, припадаешь ли к земле, погружаешься ли в глубину своих неизреченных переживаний и испытываний - всегда знаешь, знаешь вопреки всей новой схоластике и формалистике, что бытие в тебе и ты в бытии, что дано каждому живому существу коснуться бытия безмерного и таинственного. Не из мертвых категорий субъекта соткано бытие, а из живой плоти и крови. Вопрос о Боге - вопрос почти физиологический, гораздо более материально-физиологический, чем формально-гносеологический, и все чувствуют это в иные минуты жизни, неизъяснимые, озаренные блеснувшей молнией, почти неизреченные".

Учитывая эту мысль Бердяева, нетрудно понять причины той неудачи, которая постигла Соловьева в его борьбе с "отвлеченными началами" классической философии. Правильно определив направление поиска источника бытия - внутренний опыт личности, он в самом этом опыте прежде всего произвел априорное разделение "значимых" и "незначимых" элементов, причем во вторую категорию попало все то, что традиционно полагалось несущественным даже для анализа субъективного мира личности, - эмоции и чувства, подобные чувствам тоски, страха, заботы и т. п. В результате такого отбора и устранения "незначимых" элементов внутренний опыт оказался полностью во власти тех составляющих человеческого духа, которые и были ответственны за господство "отвлеченных начал", - "чистого" мышления и "объективного" чувственного восприятия. Не удивительно, что в результате соловьевское конкретное начало имело весьма мало отличий от всех "отвлеченных начал" классической философии.

Эта ключевая ошибка Соловьева была предметом особого внимания Шестова. При этом Шестов провел детальный анализ указанных "незначимых" элементов внутреннего мира личности, обычно остававшихся за пределами философского рассмотрения. И оказалось, что эти элементы играют главную роль в структуре личности, что именно в них, а не в "чистом" мышлении и "объективном" чувственном восприятии скрыта вся полнота бытия личности, именно в них открывается неповторимое, уникальное содержание личности как конкретного начала. В этих элементах - в чувствах страха, ужаса, тоски, заботы и т.д. - открывается конкретный Абсолют, который у Шестова предстал как царство Абсурда.

Бердяев продолжил и развил эту тему, используя при этом как творчество Шестова, так и творчество "героев" Шестова - Ницше, Кьеркегора, Достоевского, Толстого и др. Несомненно, большое влияние на Бердяева оказала и философия Хайдеггера, в своей метафизике выдвинувшего на первый план (подобно тому, как это впервые сделал Кьеркегор) как раз упомянутые выше "экзистенциалы". "Ошибочно думать, - утверждает Бердяев, - что эмоция субъективна, а мышление объективно. Ошибочно думать, что познающий лишь через интеллект соприкасается с бытием, через эмоцию же остается в своем субъективном мире . Через чувства мы познаем гораздо больше, чем через интеллект. Замечательно, что познанию помогает не только любовь и симпатия, но иногда также ненависть и вражда. Сердце есть центральный орган целостного человеческого существа". Здесь Бердяев использует важное понятие славянофилов - понятие сердца, которое было для них символом цельности человеческого духа, символом цельного познания, резко отличающегося от абстрактного познания с помощью разума; впрочем, в творчестве Бердяева это понятие не получило дальнейшего развития и не заняло столь существенного места, как в философии славянофилов.