PhilosofFine

В проекте Радищева во главу угла ставилось "блаженство гражданское". Оно, во-первых, бывает внешним и преходящим, как, например, "тишина и устройство" государства, сила и могущество его войска. Но это блаженство непрочно и зависит от удачи или случая. Другое дело - блаженство внутреннее, которое держится на общем гражданском равенстве и уважении законов. Если в первом смысле Россия и кажется блаженной, то является ли таковой во втором? - спрашивал Радищев. Заслуживает ли уважения государство, "где две трети граждан лишены гражданского состояния"? "Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьян в России? Ненасытец кровей один скажет, что он блажен, ибо не имеет понятия о лучшем состоянии". Нетрудно представить, каким гневом вспыхивала Екатерина II, читая эти "предерзкие" рассуждения!

Что же подразумевал Радищев под "лучшим состоянием"? Прежде всего такое "первоначальное общественное положение", когда тот, кто обрабатывал землю, "имел на владение ею право". В России ничего этого не сохранилось. "У нас, - писал мыслитель, - тот, кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно, но, работая ниву чужую, зрит пропитание свое зависящее от власти другого!". Отсюда и все беды общества: "принужденная работа дает меньше плода", а это препятствует "размножению народа". Но самое главное - рабство "опасно в неспокойствии своем", оно расшатывает царства. "Гибель возносится горе постепенно, и опасность уже вращается над главами нашими", - предупреждал Радищев.

Корень всех зол - рабство, и, не уничтожив его, невозможно создать "блаженство гражданское". Однако неволя одного сословия проистекала из привилегий другого, в данном случае дворянства. Поэтому вопрос стоял о лишении его права на владение крестьянами. Немногие в XVIII в. решались на подобные требования. Первым среди них был Радищев, прямо заявивший о необходимости "умаления прав дворянства". "Полезно государству в начале своем личными своими заслугами, - писал он, - ослабело оно в подвигах своих наследственностию, и, сладкий при насаждении, его корень произнес, наконец, плод горький". Дворянство превратилось в совершенно бесполезное сословие, надменное и самолюбивое, лишенное благородства души и талантов. Ничего не давая обществу, оно только угнетает того, на ком держится все благо государства. "Варвар! - в сильнейшем негодовании восклицал Радищев. - .Богатство сего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом и заслуживает строгого в законе наказания".

Разрабатывая план освобождения крестьян, мыслитель допускал два варианта: постепенный, эволюционный и радикальный, революционный. Первый вариант состоял в том, чтобы по ходу дела само правительство запретило превращать крестьян в дворовую челядь, дало им звание гражданина, уравняло их в правах перед законом, организовало выборность судей, запретило наказание без суда, закрепило за крестьянами в постоянную собственность земельные наделы, жилище, сельскохозяйственный скот и инвентарь, разрешило крестьянам покупать в собственность землю и откупаться на свободу. Вместе с тем Радищев не питал особых иллюзий за счет "благородных побуждений" правительства и призывал самих крестьян взяться за разрешение своей проблемы. "О! если бы рабы, - мечтал он, - тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие".

Надо признать, что сила исторического предвидения оказалась на стороне Радищева, как и то, что именно Радищев предсказал недолговечность народных ликований и новое торжество деспотизма. Он внес в политическое сознание идею повторяемости революций, которая вознесла радикализм на вечный пьедестал всечеловеческого равенства. Это позволило ему легко перейти в XIX и XX века, и, возможно, он уже говорит нам из будущего. Как-то в беседе с Дидро, предлагавшем Екатерине II очередные "нововведения", императрица сказала: "Господин Дидро . во всех наших предложениях относительно введения реформ Вы забываете только одно, именно разницу, которая существует между Вашим положением и моим; Вы работаете только на бумаге, которая все терпит . но я, бедная императрица, я работаю на человеческой коже, которая чувствительна и щекотлива в высшей степени". Идеальный правитель, согласно Козельскому, обязан почитать "за наилучшее для себя угождение" поступать в соответствии с советами простых подданных, ибо только "чрез сию редкую и от всего рода человеческого заслуживающую благодарность добродетель" можно прослыть "беспримерным государем". В этом смысле Щербатов достаточно неприязненно относился к Екатерине II. "Не рожденная от крови наших государей", как язвительно отзывался он о ней, императрица "любострастна, и совсем вверяющаяся своим любимцам, исполнена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности, и не могущая себя принудить к таким делам, которые ей могут скуку наводить, принимая все на себя, не имеет попечения о исполнении и, наконец, столь переменчива, что редко в один месяц одинаковая у ней система в рассуждении правления бывает". Примечательно, что именно женским правлением, которым отмечен почти весь XVIII в., Щербатов объяснял причину ужесточения российской монархии, ибо "жены более имеют склонности к самовластию, нежели мущины". Вообще Офирская страна, согласно Щербатову, не выказывает никакого интереса к торговым отношениям и неохотно принимает иностранцев ("чужестранных"), и не потому, что "сей народ не был сообщителен и человеколюбив, но по некоим политическим причинам", т.е. из опасения "повреждения нравов". Идея ликвидации крепостной зависимости повергала в ярость даже вполне просвещенных деятелей, таких как поэт и драматург А.П. Сумароков. "Сделать русских крепостных вольными нельзя, - утверждал он, - . будет ужасное несогласие между помещиков и крестьян, ради усмирения которых потребны будут многие полки; непрестанная будет в государстве междоусобная брань и вместо того, что ныне помещики живут покойно в вотчинах, вотчины их обратятся в опаснейшия им жилища". Сумарокову, судя по всему, и в голову не приходило, что опасность исходит именно от рабского положения крестьян, как на это указывал Радищев.