PhilosofFine

Если мы вернемся к Канту, то его систему в определенном нами всеобщем смысле вполне можно тоже назвать «трансцендентально-философской», хотя она весьма далека от того, чтобы выполнить действительно радикальное обоснование философии, обоснование тотальности всех наук. Кант никогда не погружался в необъятные глубины фундаментального картезианского воззрения, а его собственная проблематика никогда не давала ему повода искать в этих глубинах последние обоснования и решения. Если в дальнейшем мне, как я надеюсь, удастся пробудить понимание того, что трансцендентальная философия оказывается тем более подлинной, в тем большей мере исполняющей свое философское призвание, чем более она радикальна, наконец, что она вообще впервые приходит к своему действительному и истинному вот-бытию, к своему действительному и истинному началу только в том случае, если философу удалось пробиться к ясному пониманию самого себя как субъективности, функционирующей в качестве первоисточника, то, с другой стороны, мы все же должны будем признать, что философия Канта находится на пути к этому, что она соразмерна формально-всеобщему смыслу трансцендентальной философии в нашей дефиниции. Это философия, которая, в противоположность как донаучному, так и научному объективизму, возвращается к познающей субъективности как к изначальному средоточию всех объективных смысловых образований и бытийных значимостей и пытается понять сущий мир как образование, состоящее из смыслов и значимостей, и таким способом открыть путь научности и философии существенно нового вида. Фактически, если не принимать в расчет негативистски-скептическую философию Юма, кантова система оказывается первой, и притом проведенной с вдохновенной научной серьезностью попыткой построения действительно универсальной трансцендентальной философии, понимаемой как строгая наука, философии в только теперь открытом и единственно подлинном смысле строгой научности.

Забегая вперед, можно сказать, что то же самое справедливо и в отношении продолжения и преобразования кантовского трансцендентализма в великих системах немецкого идеализма. Ведь всех их объединяет то основное убеждение, что объективные науки, сколь бы высоко они (и в особенности точные науки, в силу их очевидных теоретических и практических успехов) ни ценили себя как средоточие единственно истинного метода и сокровищницу последних истин, вообще не являются еще науками всерьез, не являются познанием из последнего обоснования, т. е. познанием в предельной теоретической ответственности перед собой, а следовательно, не являются и познанием того, что пребывает в последней истине. Этого должен достичь только трансцендентально-субъективный метод и, при его систематическом проведении, трансцендентальная философия. Как уже у самого Канта, общее мнение состоит не в том, что очевидность позитивно-научного метода обманывает нас, а его достижения суть одна лишь видимость, а в том, что эта очевидность сама является проблемой; что объективно-научный метод покоится на никогда прежде не исследованном, глубоко скрытом субъективном основании, философское прояснение которого только и выявляет истинный смысл достижений позитивной науки и, коррелятивно, истинный бытийный смысл объективного мира — и именно как трансцендентально-субъективный смысл.

Чтобы понять позицию Канта и отталкивающихся от него систем трансцендентального идеализма в телеологическом смысловом единстве философии Нового времени и тем самым продвинуться дальше в нашем собственном понимании самих себя, нам необходимо ближе, критически рассмотреть стиль его научности и объяснить ту нехватку радикализма в его философствовании, против которой мы выступаем. На Канте, как важном поворотном пункте в истории Нового времени, мы останавливаемся по веским причинам. Отраженный луч направленной на него критики осветит всю предшествующую историю философии, и именно в отношении всеобщего смысла научности, который стремились осуществить все более ранние философии — как единственного смысла, который вообще лежал и мог лежать в их духовном горизонте. Именно благодаря этому выступит более глубокое и наиважнейшее понятие «объективизма» (еще более важное, чем то, которое мы смогли определить выше), а вместе с тем и собственно радикальный смысл противоположности между объективизмом и трансцендентализмом.

Но, помимо этого, более конкретный критический анализ мысленных построений кантианского поворота и их сопоставление с картезианским поворотом некоторым образом приведет в движение и наше собственное мышление, что постепенно как бы само собой приведет нас к последнему повороту и последним решениям. Мы сами будем вовлечены в некое внутреннее превращение, где издавна улавливаемое, но всегда остававшееся скрытым измерение «трансцендентального» действительно