PhilosofFine

Непрозрачность различия между трансцендентальной субъективностью и душой

Чтобы поспособствовать отчетливому пониманию того, что здесь конкретно подразумевается, и таким образом осветить ситуацию, остававшуюся непрозрачной для всей той исторической эпохи, мы приведем следующее соображение, которое, конечно же, наполняется смыслом лишь на очень поздней стадии исторического процесса.

Исток всех познавательных загадок был уже заранее заключен в развитии философии Нового времени сообразно свойственному ей рационалистическому идеалу науки, систематически распространявшемуся на все выделявшиеся из нее особые науки. Этот порыв в развитии особых рациональных наук, отчасти очевидно удавшихся, отчасти же развиваемых в надежде на успех, внезапно застопорился. В построении одной из этих наук, психологии, возникли загадки, которые ставили под вопрос всю философию.

Конечно, психология Локка, предваренная ньютоновым естествознанием, находила особенно интересные темы в том, что в явлениях было лишь субъективным (и со времен Галилея предосудительным), равно как и вообще во всем том, что причиняло рациональности ущерб с субъективной стороны: в неясности понятий, в расплывчатости суждений, в способностях рассудка и разума во всех их обличьях. Ведь речь шла о способности человека к душевным свершениям [Leistungen], и притом к таким, которые должны были создать подлинную науку и тем самым дать начало подлинной практической разумной жизни. Таким образом, в этот круг входят и вопросы о существе и объективной значимости [Gйltigkeit] чисто рационального, логического и математического познания, о своеобразии естественнонаучного и метафизического познания. Разве в таком общем аспекте, это не требовалось на самом деле? Было несомненно правильным и полезным, что Локк счел науки душевными свершениями (пусть даже слишком обращая внимание на то, что происходит в отдельной душе) и всюду ставил вопросы об истоках, ведь свершения можно понять только из их собственного действия. Однако у Локка все это, конечно, оставалось поверхностным, неметодически-беспорядочным, и к тому же происходило в рамках натурализма, из которого как раз и развился юмовский фикционализм.

Поэтому Кант, конечно же, не мог без оговорок прибегать к психологии Локка. Но разве правильно было отбрасывать из-за этого то всеобщее, что содержалось в локко-вой — психологически-теоретико-познавательной — постановке вопроса? Разве не было бы совершенно корректным каждый поднятый Юмом вопрос понять сперва как вопрос психологический? Если рациональная наука становится проблемой, если проблематичным становится притязание чисто априорных наук на безусловную объективную значимость, т. е. на роль возможного и необходимого метода рациональных наук о фактах, то прежде всего следовало бы (как мы подчеркивали выше) подумать о том, что наука вообще является человеческим свершением, создается людьми, которые сами находят себя в мире, в мире всеобщего опыта; это разновидность практических свершений, направленных на духовные образования известного вида, называемые теоретическими. Как и всякая практика, она в своем собственном и сознаваемом самим действующим смысле соотносится с предданным миром опыта и в то же время включена в него. Таким образом, можно будет сказать, что неясности, связанные с осуществлением духовного свершения, могут быть прояснены только из психологических выкладок и тем самым удерживаются в пред-данном мире. Кант в своей постановке вопроса и в своем регрессивном методе, конечно, тоже пользуется преддан-ным миром, но если он при этом конструирует трансцендентальную субъективность, скрытыми трансцендентальными функциями которой с неукоснительной необходимостью формируется мир опыта, то он сталкивается с той трудностью, что особое своеобразие человеческой души (которая сама принадлежит миру и потому предполагается вместе с ним) состоит в том, что она должна осуществлять (и уже осуществить) свершение, формирующее облик всего этого мира. Но как только мы отличаем эту трансцендентальную субъективность от души, мы сразу попадаем в область непон