PhilosofFine

Если «жизненному миру» отводится наш исключительный интерес, то нужно спросить: разве эпохе в отношении объективной науки уже раскрывает жизненный мир как универсальную научную тему? Разве мы тем самым уже получили темы для общезначимых в научном смысле высказываний, высказываний о научно устанавливаемых фактах? Как жизненный мир становится для нас заранее установленным универсальным полем таких подлежащих установлению фактов? Это пространственно-временной мир вещей, как мы его познаем в опыте нашей до — и вне-научной жизни и поверх познанных вещей знаем как доступный опытному познанию. У нас есть мировой горизонт как горизонт возможного опытного познания вещей. Вещи — это камни, животные, растения, атакже люди и человеческие образования; но все это здесь соотнесено с субъектом, хотя в нашем опыте и в том социальном кругу, с которым мы связаны некой жизненной общностью, мы приходим к «надежным» [sichere] фактам: где-то это происходит само собой, т. е. без помех, без каких-либо разногласий, аиногда, где до этого доходит на практике, путем спланированного познания, т. е. познания, осуществляемого ради того, чтобы прийти к истине, надежной для наших целей. Если же мы перемещаемся в чужой круг общения,— к неграм на берега Конго, к крестьянам Китая и т. д.,— то сталкиваемся с тем, что их истины, их твердо установленные, получившие и получающие всеобщее подтверждение факты — вовсе не те, что у нас. Если же мы зададимся целью найти такую истину об объектах, которая была бы безусловно значимой для всех субъектов, и будем исходить из того, с чем при всей относительности все же согласились бы нормальный европеец, нормальный индус, китаец и т. д.,— из того, что все же позволяет (пусть понимание их и различно) идентифицировать общие для них и для нас объекты жизненного мира, такие как пространственный гештальт, движение, чувственные качества и т. п.,— то придем как раз на путь объективной науки. Выбрав себе в качестве цели эту объективность (объективность «истины-по-себе»), мы выдвигаем такого рода гипотезы, в силу которых нарушаем пределы чистого жизненного мира. Этого «нарушения» мы избежали благодаря первому эпохе (в отношении объективных наук), и теперь пребываем в замешательстве: на что еще здесь можно рассчитывать, что здесь можно научно установить раз и навсегда и для каждого.

Но это замешательство сразу исчезает, если мы размышляем о том, что этот жизненный мир при всех свойственных ему моментах относительности все же имеет свою всеобщую структуру. Эта всеобщая структура, к которой привязано все сущее относительно [relativ Seiende], сама не относительна. Мы можем рассмотреть ее в ее всеобщности и с надлежащей осторожностью установить ее раз и навсегда и в равной мере, доступной для каждого. Мир как жизненный мир уже в донаучной жизни имеет «подобные» структуры, которые объективные науки вместе со свойственной им (и благодаря вековой традиции ставшей уже само собой разумеющейся) субструкцией «по себе» сущего мира, определенного в «истинах-по-себе», предполагают в качестве априорных структур и систематически развертывают в априорных науках, в науках о логосе, об универсальных методических нормах, к которым должно быть привязано всякое познание «по себе объективно» сущего мира. Мир до науки это уже пространственно-временной мир; конечно, применительно к этой пространство-временности речь не идет об идеальных математических точках, о «чистых» прямых, плоскостях, вообще о математически инфинитези-мальной непрерывности, о «точности», принадлежащей к смыслу геометрического априори. Тела, хорошо знакомые нам из жизненного мира, это действительные тела, а не тела в смысле физики. Точно так же дело обстоит с причинностью, с пространственно-временной бесконечностью. Категориальное в жизненном мире носит те же имена, но его, так сказать, не волнуют теоретические идеализации и гипотетические субструкции геометров и физиков. Мы уже знаем: физики, такие же люди как и все остальные, живущие и сознающие себя в жизненном мире, мире их человеческих интересов, под титулом физики сформулировали особого рода вопросы и (в расширенном смысле) практические планы и адресовали их вещам жизненного мира, а их «теории» суть практические результаты. Как другие планы, практические интересы и их осуществление принадлежат жизненному миру, предполагают его в качестве своей почвы и обогащают его своими действиями, так обстоит дело и с наукой как человеческим планом и практикой. И сюда, как было сказано, относится всякое объективное априори в своей необходимой обратной соотнесенности с соответствующим априори жизненного мира. Через эту обратную соотнесенность происходит фундирование значимости. Именно в результате известного идеализирующего свершения на основе априори жизненного мира осуществляется смыслообразование более высокой ступени и бытийная значимость математического и всякого объективного априори. Поэтому прежде всего следовало бы сделать научной темой то первое априори в его подлинности и чистоте, а в дальнейшем поставить систематическую задачу: как и какими способами нового смыслообразования на этой основе как опосредованное теоретическое свершение осуществляется объективное априори. Потребовалось бы, следовательно, систематически различать универсальные структуры: универсальное априори жизненного мира и универсальное «объективное» априори, а затем еще и универсальную постановку вопросов, смотря по тому, как «объективное» априори коренится в «соотнесенном с субъектом» априори жизненного мира, или, например, как математическая очевидность находит источник своего смысла и правомерности в очевидности жизненного мира.