PhilosofFine

На путях своего развития философия попадает в такие теоретические ситуации, где от нее требуется принятие решений с далеко идущими последствиями, ситуации, в которых философам приходится проводить новые осмысления, ставить под вопрос весь целевой смысл своего занятия, иногда по-новому его определять и решаться на радикальное изменение своего метода. Зачинателям теоретических идей, которые и приводят к возникновению таких ситуаций, в истории философии отводится совершенно особое место: в них репрезентированы исходящие от них, от поставленных ими новых универсальных целей линии развития, предварительно оформленные в разработанных ими теориях и наделенные неким единым смыслом. Каждый великий философ сохраняет свое воздействие, свое влияние на все позднейшие исторические времена. Но не каждый приносит с собой мотив, придающий единство целому историческому периоду, а иногда и окончательный смысл его развитию, мотив, который действует как движущая сила и ставит задачу, которая должна быть выполнена, а ее выполнение знаменует окончание того или иного периода исторического развития. Что касается философии Нового времени, то здесь для нас в качестве таких репрезентантов особую важность приобрели: Декарт, который отмечает поворотный пункт в отношении всей предшествующей философии, Юм (справедливости ради здесь следовало бы назвать и Беркли) и разбуженный Юмом Кант, определивший, в свою очередь, линию развития немецких трансцендентальных философий. (В приведенном упорядочении можно, кстати, заметить, что дело здесь идет, собственно, не о творцах наиболее обширных систем, наиболее проникнутых духовною мощью, поскольку в этом отношении никто бы, конечно, не поставил Юма и Беркли в один ряд с Кантом или, среди более поздних, с Гегелем).

В первом цикле докладов мы провели более глубокий анализ мотивов картезианского философствования, определяющих Новое время во всем его развитии: это, с одной стороны, мотивы, заявляющие о себе в его первых «Размышлениях», а с другой — контрастирующие с ними мотивы физикалистской (или математизирующей) идеи философии, сообразно которой мир в своей полной конкретности несет в себе в форме ordo geometricus объективно истинное бытие и, в тесной связи с этим (на что здесь нужно обратить особое внимание), в приписываемом ему метафизическом «по-себе-бытии» [«Ansich»] заключен дуалистический мир тел и умов [Geister]. Этим характеризовалась философия объективистского рационализма в эпоху Просвещения. Затем мы попытались проанализировать ситуацию Юма и Канта и смогли осветить ее только после того, как углубились в ее предпосылки, а от них пришли к постановке наших собственных, самому тому времени чуждых вопросов и в систематических размышлениях прояснили для себя (в предварительном наброске) стиль действительно научной трансцендентальной философии; «действительно научной», т. е. работающей в направлении снизу вверх и продвигающейся отдельными очевидными шагами, а потому на самом деле имеющей и дающей последнее обоснование.

Была сделана попытка достичь при этом полной ясности относительно того, что только такая философия и только в таком возвращении к вопросу о последнем мыслимом основании, лежащем в трансцендентальном ego, может исполнить смысл философии, который был ей врожден при ее изначальном учреждении. Стало быть, в своих первых, еще незрелых проявлениях у англичан и у Канта, пусть в них еще никоим образом не содержались серьезные научные обоснования и пусть даже Юм отошел на позиции бессильного академического скептицизма, трансцендентальная философия знаменовала собой, в общем и целом, не какой-то ложный путь, и вообще, не какой-то «один» из возможных путей, а один-единственный путь в будущее, на который в своем развитии безусловно должна была выйти философия, чтобы достичь формы, подлежащей методическому наполнению, формы, в которой она только и могла быть действительно научной, в которой только и могла стать философией, работающей в правильном понимании смысла своей задачи, в духе ее окончательности, и работающей в аподиктической очевидности своей почвы, своих целей, своего метода. Эта подлежащая наполнению форма могла войти в историческую действительность только как результат наиболее радикальных самоосмыслений, в форме их первого начинания, первого обретения проясненной задачи, аподиктической почвы и метода доступа к ней, первого начала, действительного приложения рук в ходе работы, исследующей сами вещи. Теперь, в качестве трансцендентальной философии (но исключительно в очерченном здесь смысле), это стало действительно живым началом. Отныне — и, осмелюсь сказать, навсегда — не только физикали-стский натурализм Нового времени, но и всякая объективная философия, относится ли она к предшествующим временам или к последующим, будет характеризоваться как «трансцендентальная наивность».