PhilosofFine

Поразительный результат наших исследований можно, по-видимому, выразить и следующими словами: чистая психология как позитивная наука, психология, которая хочет универсально исследовать живущих в мире людей как реальные факты в мире, подобно другим позитивным наукам, наукам о природе и наукам о духе,— такая психология не существует. Существует только трансцендентальная психология, тождественная трансцендентальной философии. Теперь мы должны подумать над тем, в каком смысле это нужно скорректировать. Было бы, конечно, неверно говорить, что психология не может существовать как наука на почве предданного мира, т.е просто как наука о людях (а потом и животных) в мире. Достоверно то, что никакая психология в этом смысле не возможна, если она не спрашивает о том, что составляет чисто собственное существо душевного бытия, и точно так же достоверно, что это нельзя получить, так сказать, gratis, как то, что надо только увидеть и что уже существует, хотя и остается без внимания. Все, что существует таким способом, принадлежит к миру как апперципируемое тем, кто это таким видит, и все это попадает в область того, что подлежит редукции. Но если нам нужно осуществить универсальное эпохе, охватывающее всякое осознание мира [WeltbewuBt-haben], то психология, пока длится это эпохе, утрачивает почву объективного мира. Стало быть, чистая психология в себе самой тождественна трансцендентальной философии как науке о трансцендентальной субъективности. Это, стало быть, остается неопровержимым. Но вспомним теперь то, что мы уже узнали о феноменологической редукции как о смене естественной мировой установки. Из новой установки мы можем вновь вернуться к естественной установке; как и всякая наука и всякое жизненное призвание, чистая психология, как мы уже говорили, имеет свое профессиональное время и свое эпохе, длящееся в течение этого времени. В то время, когда я являюсь трансцендентальным, или чистым феноменологом, я пребываю исключительно в трансцендентальном самосознании и являюсь своей темой исключительно как трансцендентальное ego сообразно всему, что интенционально имплицировано в нем. Здесь нет никакой объективности как таковой, объективность, вещи, мир и науки о мире (в том числе, стало быть, и все позитивные науки и философии) существуют здесь только как мои, трансцендентального ego, феномены. Все бытийные значимости, которые мне позволено осуществлять и которые я хочу осуществлять как трансцендентальный исследователь, соотнесены со мною самим, но именно в силу этого — также и с действительными и возможными «вчувствова-ниями», «восприятиями чужого», выступающими наряду с моими оригинальными интенциональностями. В результате редукции другие из сущих для меня людей превращаются в сущие для меня alter-ego, обладающие бытийным смыслом интентенциональных импликатов моей оригинальной интенциональной жизни. Тогда справедливо и обратное: я имплицирован в них со всей моей оригинальной жизнью, и точно так же все они имплицированы друг в друге. То, что я говорю тут в научном плане, я говорю только о себе и только себе, но при этом, парадоксальным образом, также и всем другим, трансцендентально имплицированным во мне и друг в друге.

Ведь чистая психология не знает ничего, кроме субъективного, и она уже отказалась оттого, чтобы впускать сюда что-либо объективное как сущее. Бесконечное психологическое исследование как трансцендентально чистое исследование касается этого интенционального взаимопроникновения субъектов и их трансцендентальной жизни и с необходимостью осуществляется как ориентированное вокруг меня. Оно осуществляется только так, что я в ходе эго-логического самоосмысления провожу границы своей оригинальной сферы (сферы «примордиальности») и в переплетении интенциональных синтезов и импликаций раскрываю эти синтезы и импликации сообразно ступеням их интенциональной модификации; когда я методически, посредством своего рода эпохе внутри эпохе, лишаю значимости все свои вчувствования и сохраняю их только как свои переживания, я обретаю сущностные структуры ин-тенциональной жизни. Если я придаю вчувствованию значимость («участвую» в его осуществлении сообразно его интенциональным коррелятам значимости), то это будут сущностные структуры каждого мыслимого для меня alter-ego, и тогда на передний план выступают проблемы возникающей в результате вчувствования всеобщности и ее особых сущностных форм — это как раз те формы, которые при естественном рассмотрении мира выступают как объективированные, а именно как семья, народ, общность народов, а отсюда — как сущностные структуры человеческой историчности; но будучи здесь редуцированы, они образуют сущностные структуры абсолютной историчности, а именно сущностные структуры общности трансцендентальных субъектов, такой общности, которая, живя как интенционально сформированная в этих и наиболее всеобщих, и обособленных формах, имеет в себе мир как интен-циональный коррелят значимости и продолжает создавать его во все новых формах и на все новых ступенях мира культуры. Если придать всему этому систематический ход и осуществлять наиболее строгими из всех возможных методами, а именно методами аподиктически осмысляющей и аподиктически истолковывающей самое себя трансцендентальной субъективности, то это и будет трансцендентальная философия; и поэтому чистая психология не является и не может быть ничем иным, нежели той самой абсолютно обоснованной философией, которую мы заведомо искали, следуя своему философскому намерению, и которая может осуществиться только как феноменологическая трансцендентальная философия. Но будучи чистым психологом или философом-трансценденталистом я тем самым не перестаю быть человеком, и точно так же ничто не меняется в действительном бытии мира и всех людей, равно как и прочих существ мира. Я точно так же не перестаю проявлять этот особый интерес к миру, выступающий под титулом «универсальная наука о людях в отношении их душевного бытия — индивидуально душевного и социального»; таким образом, я вновь возвращаюсь к естественной установке, меняя свою профессию и возобновляя свою работу как психолог на почве мира. Именно как психолог я был вынужден решиться приступить к формированию чистой психологии. Таким образом, речь, по-видимому, идет о чем-то подобном тому, как интерес естествоиспытателей потребовал формирования чистой математики, или потребовал бы, если бы она уже ранее не возникла в результате развертывания собственного теоретического интереса. В самом деле, для подлинной психологии и для той точности, которая сообразна ее существу, трансцендентальная философия играет роль априорной науки, к которой она должна прибегать во всех своих действительно психологических познаниях и понятия которой (понятия априорной структуры) она должна применять в своей мировой эмпирии. Конечно, при этом указании подлинной параллели между психологией и естествознанием, и даже между психологией и всякой позитивной наукой обнаруживается и огромное различие. В своем поиске чисто душевного психолог, с абсолютной неизбежностью вынужденный выводить из игры все реальные значимости, осуществляет эпохе, и в дальнейшем, опять-таки неизбежно, методически проводя его в весьма трудных осмыслениях, он освобождается от той наивности, которая свойственна всякой жизни в мире и всем объективным наукам, хотя и не осознается ими. В расположенной ниже уровня науки повседневности естественной жизни каждый думает, что обладает познанием самого себя и познанием людей; он может сколь угодно скромно оценивать совершенство этого познания, будучи уверен, что часто заблуждается, но он знает, что это познание можно улучшить, и точно так же каждый думает, что обладает познанием мира, по крайней мере своих ближайших окрестностей. Позитивная наука говорит, что это было наивностью, а истинное познание мира дает она своими научными методами. Психолог хочет того же самого, что и другие позитивные науки, чьи намерения уже увенчались удачей, он не ищет ничего, кроме метода позитивной научности, позволяющего превзойти повседневное самопознание и познание людей. Но поскольку он видит, что должен развивать метод феноменологической редукции, он открывает для себя, что никто в своем самопознании, собственно, не достиг на деле своей истинной и действительной самости [Selbst], не достиг свойственного ему самому бытия в качестве Я-субъекта и в качестве субъекта всего своего познания мира и всех осуществляемых в мире свершений; что бытие это, напротив, выявляется только благодаря редукции, и что чистая психология есть не что иное, как бесконечно трудный путь подлинного и чистого самопознания; а в этом заключено и познание людей, познание их истинного бытия и жизни в качестве Я или души, а в дальнейшем, в не меньшей степени, и познание мира; а затем и истинное бытие мира, которого никакая позитивная наука, сколь бы успешно она ни развивалась, в принципе не может достичь. То, что она называет познанием мира, есть познание вещей мира, их родов и видов, их связности и разрозненности, их изменчивости и неизменности, познание законов их неизменного бытия в постоянной измененчивости, их всеобъемлющей структуры, форм и их закономерности, которой связано все бытие вещей. Но все ее познания, все ее вопросы и ответы, все ее гипотезы и подтверждения стоят или движутся на почве предданного мира; мир есть постоянная предпосылка, вопрос только в том, что он есть, что он собой представляет в ходе индуктивных заключений от известного к неизвестному. Мир не является гипотезой в том смысле, в каком только и могут быть осмыслены гипотезы позитивной науки, например гипотезы относительно структуры системы Млечного пути,— все гипотезы позитивности суть как раз гипотезы на основе «гипотезы» мира, для которой абсурдно было бы искать такого же позитивно-научного обоснования. В самом деле, только исходя из трансцендентальной психологии или философии, мы можем увидеть и понять, что здесь отсутствует исследование «гипотезы» мира в отношении того, что это такое и почему требуется поставить ее под вопрос. Оставаясь полностью внетематическими, в какой-то мере забытыми, мы все как функционирующие субъекты, в функционировании и из функционирования которых для нас существует мир, оказываемся лишены значимости со всем в тот или иной момент получающим в нас смысл и придающим смысл содержанием. Нельзя говорить, что функционирующая субъективность давно была открыта в форме эмпиристской теории познания, появившейся после Локка. Потому что либо эта психология была позитивной и говорила о людях как о функционирующих субъектах, и тогда она предполагала почву мира и двигалась по кругу; либо она действительно ставила эту почву под вопрос, как у Юма, который в этом был, следовательно, более радикален, чем Кант, но тогда она повергала нас в парадоксальный солипсизм и скептицизм, и во всяком случае — в ужасающую неясность относительно бытия мира. Причина стала для нас очевидна. Проблема значимости в качестве почвы, свойственная миру как миру, который есть то, что он есть, из действительного и возможного познания, из действительной и возможной функционирующей субъективности, вообще заявила о себе. Но нужно было преодолеть огромные трудности, чтобы не только указать методы эпохе и редукции, но и привести их к полному пониманию самих себя и тем самым впервые открыть абсолютно функционирующую субъективность — не как человеческую, а как объективирующую себя в человеческой или — прежде всего в человеческой субъективности.