PhilosofFine

Мысль о том, что "красота спасет мир", Зеньковский назвал эстетической утопией Достоевского, хотя сам же замечал, что писатель нигде не нарисовал эту утопию конкретным образом, склоняясь в конечном счете к мысли о том, что эстетическая сторона жизни сама нуждается в защите: не красота спасет мир, но красоту в мире нужно спасать.

Любовь к ближнему, часто декларируемая различными моралистами как необходимая "бытовая" черта человечности, так же идеальна и труднодостижима, как идеальная красота. Например, Иван Карамазов никогда не мог понять, как можно любить своих ближних: "Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних" ("любовь к дальнему", как известно, была впоследствии взята на вооружение Ницше). Достоевский вводит понятие любви в свой "символ веры", подразумевая здесь любовь к Богочеловеку как высший род любви. В практической жизни - это сердечная любовь старца Зосимы и Тихона Задонского, любовь ко всему "созданию божию" - животным, растениям, детям. Этому типу любви противопоставлена "карамазовская" любовь, плотская и порочная, греховная.

Особое место в творчестве Достоевского занимает тема любви к родине, России и русскому народу, связанная не только с его "почвенническими" идеями и с отвержением "чужих идей" нигилистов, но и с представлениями об общественном идеале. Достоевский проводит прежде всего разграничение между народным и интеллигентским пониманием идеала. Если последний предполагает, по его словам, поклонение чему-то носящемуся в воздухе и "которому даже имя придумать трудно", то народность как идеал основана на христианстве.

Подобная позиция определялась общим характером творчества писателя. Достоевский, по его убеждению, никогда не был писателем "средневысшего круга", подобно Тургеневу, Гончарову и Толстому. Он гордился тем, что в своем творчестве "впервые вывел настоящего человека русского большинства". Он делал все возможное, особенно в философско-публицистическом "Дневнике писателя", для пробуждения в обществе национального чувства; он сетовал на то, что, хотя у русских есть "особый дар" восприятия идей чужих национальностей, свою национальность они знают порой весьма поверхностно.

Исследователь русской мысли К. Н. Бестужев-Рюмин отмечал близость воззрений Достоевского к концепции Н. Я. Данилевского, изложенной в книге "Россия и Европа". Истоки этой близости обнаруживаются еще в 40-е гг., когда Достоевский, А. А. Григорьев и Н. Я. Данилевский были участниками кружка М. В. Буташевича-Петрашевского. Этот интерес к "органической теории", возникшей на русской почве еще в 20-30-е гг. благодаря влиянию идей Шеллинга, возобновился в 60-е гг., но уже на новой основе, освобожденной от влияния утопического социализма.

Так же как Данилевский, Достоевский был противником абстрактного, "общечеловеческого" и "общеевропейского" подхода к определению особенностей русского национального типа. Главное в нем - духовное начало, которое писатель видел в православном христианстве, составившем основу русской культуры. Было бы неправильно, однако, считать Достоевского узким националистом, не замечавшим отрицательных проявлений русского характера. Задолго до Бердяева Достоевский раскрыл всю широту русской души, показал существование в ней "жалостливости" и "слабосердости" наряду с проявлениями жестокости и анархического своеволия. Изображая "русский народ в его целом", надо иметь в виду, по Достоевскому, то, что в нем существует любовь к крайностям, или "потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и - в частных случаях, но весьма нередких - броситься в нее как ошалелому вниз головой".

В изображении народной жизни Достоевский не допускал никакой фальши. Возражая Н. С. Лескову, требовавшему от него буквального рассказа о всех деталях и тонкостях бытовой среды, особенно быта священников, Достоевский замечал, что в таком погружении в "простонародье" как раз и кроются проявления идеализации. Сам Достоевский брал за образец повести Пушкина, не гнавшегося за буквальным воспроизведением простонародной речи, но зато обладавшего великой способностью "угадывать" характернейшие черты русского народного типа.