PhilosofFine

Точно так же как это было у М. Экхарта, мистическая антропология ведет Сковороду к мистическому пантеизму, в проведении которого он, впрочем, оказывается непоследовательным, постоянно сбиваясь на дуализм гностического и даже манихейского типа. Восходя в самопознании, в процессе преодоления своей тварной природы, к истинному человеку в себе, каждая личность, считает Сковорода, сливается с Богом и тем самым - со всем бытием, истинная сущность которого также пребывает в Боге. "Не Бог ли все содержит? Не сам ли глава и все во всем? - риторически вопрошает один из героев диалога "Наркисс". - Но может ли чтб бытие свое, кроме его, иметь? Он в дереве истинное дерево, в траве трава, в музыке музыка, в доме дом ." Но в то же время Сковорода постоянно подчеркивает различие в человеке и в мире двух природ, или натур, - божественной, истинной, с одной стороны, и телесной, ложной, с другой. В дуалистическом противопоставлении двух форм бытия первая "природа", безусловно, является господствующей и определяющей. В понимании второй, которая есть в человеке эмпирический, внешний человек, а в мире - его эмпирически-телесная, наличная реальность, Сковорода не вполне последователен. Иногда он говорит о ней как об иллюзии и "тени", совсем в духе восточного мистицизма, но чаще придает ей достаточно важное значение, как негативному "двойнику" истинного божественного бытия.

В последнем случае противостояние двух "природ" приобретает ярко выраженный этический оттенок, как противостояние добра и зла, и именно здесь наиболее явно обнажается гностический срез мировоззрения Сковороды. Нагляднее всего он выступает в дуалистическом понимании человека. "Каждый же человек, - пишет Сковорода, - состоит из двоих, противостоящих себе и борющихся, начал или естеств: из горнего и подлого, сиречь из вечности и тления. Посему в каждом живут два демона или ангела, сиречь вестники и посланники своих царей: ангел благой и злой, хранитель и губитель, мирный и мятежный, светлый и темный . Справьтесь, о други мои, с собой, загляните внутрь себя. Ей, сказываю вам, увидите тайную борьбу двоих мысленных воинств, наипаче при начинании важного дела" . Противостояние двух "природ" в человеке оказывается настолько более важным, чем их наличие в мире, что Сковорода, в конце концов, отказывается видеть в мире начало зла, это начало - только в человеке.

В позднем диалоге "Потоп змиин" он доводит дуализм добра и зла в человеке (а через человека и в мире) до признания их полного равноправия, снимающего преимущество добра над злом. Сковорода даже уравнивает библейского змея и Бога, приближаясь в этом к древней гностической концепции, характерной для секты офитов - поклонников змея. "Знаешь ведь, - пишет Сковорода, - что змий есть, знай же, что он же и Бог есть. Лжив, но и истинен. Юрод, но и премудр. Зол, но он же и благ". Впрочем, благой характер змея проявляется только для истинного человека, соединившегося с Богом; в эмпирической сфере мы должны бояться его, точно так же как должны бороться со злом в себе. В финале упомянутого диалога Сковорода выразительно говорит о необходимости преображения эмпирического мира, восхождения от его эмпирической, тленной видимости к его истинному бытию в Боге; только в результате такого преображения происходит "оправдание" змея и исчезновение различия между добром и злом, зло при этом исчезает как лживая иллюзия. Таким образом, противоречие между гностическим дуализмом и мистическим пантеизмом частично снимается за счет признания того, что дуализм добра и зла, Бога и змея имеет значение только для "низшего", эмпирического мира и преодолевается в "истинном" мире, где воцаряется строгий монизм божественного бытия. Однако и такая интерпретация не может рассматриваться как окончательная и исчерпывающая содержание идей Сковороды; некоторые его высказывания невозможно понять иначе, как прямое утверждение радикального и неустранимого дуализма мира и Бога, Бога и человека, добра и зла. Здесь вновь приходится повторить, что в работах Сковороды невозможно найти ясной и непротиворечивой философской системы; как и масоны, он отдавал предпочтение жизненной, практической, морально-проповеднической стороне своих размышлении, пренебрегая при этом теоретической строгостью и последовательностью.