PhilosofFine

По мнению самого известного исследователя гностицизма Г. Йонаса, важнейшей составляющей гностического мировоззрения является парадоксальное сочетание онтологического монизма и экзистенциального дуализма - представления о происхождении мира от единого и всемогущего Бога и представления о равноправии и борьбе в мире полярных начал добра и зла. Но эта же самая черта стала одной из самых ярких характеристик мировоззрения Бердяева, на что он сам постоянно указывал, признавая невозможность рационального разрешения возникающего здесь противоречия. "Я знаю, - пишет Бердяев в одной из своих ранних работ, - что меня могут обвинить в коренном противоречии, раздирающем все мое мирочувствие и все мое миросозерцание. Меня обвинят в противоречивом совмещении крайнего религиозного дуализма с крайним религиозным монизмом. Предвосхищаю эти нападения. Я исповедую почти манихейский дуализм. Пусть так. "Мир" есть зло, он безбожен и не Богом сотворен. Из "мира" нужно уйти, преодолеть его до конца, "мир" должен сгореть, он аримановой природы . И я же исповедую почти пантеистический монизм. Мир божествен по своей природе. Мировой процесс есть самооткровение Божества, он совершается внутри Божества. Бог имманентен миру и человеку. Мир и человек имманентны Богу . Эта антиномия дуализма и монизма у меня до конца сознательна, и я принимаю ее как непреодолимую в сознании и неизбежную в религиозной жизни".

Всю историю европейской философии Бердяев интерпретирует как постепенное выявление христианского гнозиса. В основных своих составляющих он был обозначен уже немецкой мистикой, затем воплотился в классическом немецком идеализме Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля и получил окончательное выражение в экзистенциальной философии, к которой, наряду с Ясперсом, Хайдеггером и Бубером, Бердяев причисляет и себя самого. Это также совпадает с точкой зрения Г. Йонаса, утверждавшего в своих работах, что именно экзистенциализм стал последней и окончательной формой того радикального мировоззрения, которое впервые было сформулировано античными гностиками.

Однако, обращаясь к истокам философской системы Бердяева, мы должны признать западные влияния менее существенными, чем влияние традиций русской философии. Хотя Бердяев не любил говорить о своей зависимости от Вл. Соловьева, эта зависимость не вызывает сомнений; по отношению к Соловьеву Бердяев оказался прямым "наследником", открыто высказавшим все то, к чему в мучительных исканиях и прозрениях неуклонно двигалась мысль Соловьева.