PhilosofFine

Эта метафизическая концепция несет в себе очевидный элемент дуализма, что помогает объяснить как факт искажения, "самоуничтожения" первой свободы, то есть появление мира объективации, так и факт противостояния в этом мире добра и зла. Добро в своей сущности, проявляемой в мире, есть Бог. Но Бог христианского откровения, Бог-творец, не является в полном смысле слова Абсолютом, поскольку он сам творит мир из Ничто, которое существует независимо от него (и даже онтологически "выше" его). Независимость Ничто от Бога и объясняет зло, которое оказывается столь же неподвластным Богу, как и свобода, которой обладает человек. Зло и свобода предстают неразрывно связанными друг с другом в мире объективации, и эта взаимосвязь есть выражение глубокой метафизической взаимосвязи и взаимоопределяемости Абсолюта и Ничто.

Анализ сущности зла и свободы еще яснее обозначает "равноправие" Бога и человека, здесь даже можно говорить об определенном "преимуществе" человека перед Богом. Ведь именно человек является носителем "меонической свободы", то есть первой свободы, происходящей из Ничто, в то время как Бог-творец, поскольку он противостоит Ничто, казалось бы, не обладает этой свободой. В результате Бердяев вплотную подходит к выводу, что христианский Бог в сравнении с человеком есть только некое идеальное представление о полноте творческой мощи самого человека. Даже его функция творца мира становится простой аллегорией, поскольку мир есть объективация, искажение свободы, и осуществляется она самой свободой через человека; участие Бога в этом процессе привело бы к умалению его идеального совершенства. Творческая способность Бога не должна включать в себя "меоническую" составляющую свободы.

Бог есть идеал и последняя основа человеческого творчества. Причем этот идеал - не просто выдумка, фантазия, иллюзия; составляя сущность человека, он по-своему "реален" - реален как богатство потенциальных путей развития, как "царство возможностей". Наиболее парадоксальное свойство этого "идеала" заключается в том, что его принятие человеком вовсе не предполагает достижения конкретной и однозначной цели, что означало бы остановку в процессе творческого движения вперед, наоборот, его роль состоит в освобождении этого процесса от всех препятствующих ему ограничений. Можно сформулировать эту мысль следующим образом: Бог - это осознание человеком своей собственной непостижимой абсолютности. В такой формулировке учение Бердяева о Богочеловечестве оказывается точным повторением одного из главных принципов метафизики Достоевского, о котором говорилось выше (см. раздел 4.7). Не случайно, как и у Достоевского, у Бердяева понятие Бога-творца заслоняется и вытесняется образом Бога-сына, Бога-жертвы - образом Христа. Бог-творец в философских рассуждениях Бердяева лишается существенной "части" свободы, а само творение мира и человека превращается в простую аллегорию. Полнота творческого (позитивного) содержания свободы выявляется только после того, как Бог соединяется с Ничто и становится человеком. Иисус Христос - это человек, в котором достигается такое наиболее полное осуществление творческой мощи свободы, но в котором, одновременно, проявляется и ее "меонический" характер, что приводит к величайшей трагедии, величайшему страданию и величайшей жертве - к принесению в жертву самого Бога.

Можно сказать, что Христос - это доказательство превосходства человека над Богом, поскольку Бог сам по себе (Бог-отец) - это как бы "ущербный" человек, не обладающий всей полнотой свободы (вплоть до способности творить зло). Христос, соединяя в себе творчество и свободу, являет в историческом бытии всю глубину человеческой абсолютности, он есть человек par excellence, и каждый человек обязан стать таким как он, претерпеть муку от "неистинного" мира объективации, умереть в нем, чтобы прервать "неистинное" существование, и воскреснуть в истине, в преображенном мире, где объективация и необходимость будут полностью побеждены творческой свободой. Это означает, что история Христа - не просто его личная история, а выражение личной истории каждого человека и "задание" для каждого человека; более того, это есть выражение внутренней иррациональной диалектики первобытия - диалектики свободы и творчества. "Тайна Искупления, - пишет Бердяев, - тайна Голгофы есть внутренняя мистерия духа, она совершается в сокровенной глубине бытия. Голгофа есть внутренний момент духовной жизни, духовного пути, - прохождение всякой жизни через распятие, через жертву. В глубине духа рождается Христос, проходит свой жизненный путь, умирает на кресте за грехи мира и воскресает. Это и есть внутренняя мистерия духа . Без внутреннего принятия Христа в духе, истины, которые раскрываются в Евангелии, остаются непонятными фактами внешнего эмпирического мира. Но христианская мистерия духа объективируется, выбрасывается вовне, в природный мир, символизируется в истории".