PhilosofFine

Чаадаев пострадал меньше других участников "телескопской истории", вероятно, потому, что принадлежал к старинному дворянскому роду, имел связи в придворных кругах, находился в отставке в чине гвардейского ротмистра.

Главное направление размышлений Чаадаева - философское осмысление истории. Не случайно Н. А. Бердяев в своей "Русской идее" (1946) назвал его "первым русским философом истории".

Историософичность - это, бесспорно, одна из особенностей русской философской мысли, восходящая еще к средневековому периоду ее становления и развития (Иларион Киевский, "Повесть временных лет" и др.). В этом смысле Чаадаев - несомненный продолжатель отечественной традиции, перешедшей из XVIII в XIX в., так как он (по матери) - внук историка М. М. Щербатова и близкий знакомый своего выдающегося старшего современника - Н. М. Карамзина. Однако, в отличие от названных мыслителей, Чаадаев мало интересовался конкретными фактами истории, реальной ("внешней") канвой исторических событий. "Пусть другие роются в старой пыли народов, нам предстоит другое", - заявлял он.

Как историк Чаадаев стремился не к дальнейшему накоплению исторических фактов,, этого "сырья истории", а к их масштабному обобщению. " .Истории, - по его словам, - теперь осталось только одно - осмысливать". Отсюда следовал вывод, что надо возвысить свой разум до понимания общих закономерностей истории, не обращая внимания на обилие незначительных событий. Можно спорить по поводу того, насколько Чаадаеву удалось пересоздать "логику исторической науки". Однако стремление к этому у Чаадаева налицо, ибо у него намечается собственная оригинальная попытка соединить воедино философию истории с нравственной философией, антропологией и гносеологией.

Чаадаев считал философско-исторический уровень рассмотрения проблем человеческого существования самой высокой степенью обобщения, ибо здесь лежит, по его выражению, "правда смысла", отличная от "правды факта". Эта правда отыскивается средствами естественных наук, например физиологии или естественной истории, а также эмпирической истории (называемой Чаадаевым "динамической", или "психологической", историей). Последняя, по его словам, "не хочет знать ничего, кроме отдельного человека, индивидуума". Сам же Чаадаев отталкивается от изречения Паскаля, неоднократно и с разными вариациями использованного в "Философических письмах" и других сочинениях: " .вся последовательная смена людей не что иное, как один и тот же постоянно сущий человек". Это изречение в контексте философии истории разъясняется Чаадаевым следующим образом. Человек стремится к преодолению своей отдельности и к осознанию себя как существа социального, следовательно, нравственного, принадлежащего, кроме того, к определенной культурной среде, являющегося выразителем определенных традиций, в том числе определенного познавательного отношения к миру, покоящегося на обычаях или предрассудках или же на достижениях науки и современной цивилизации.

Здесь Чаадаев, по сути дела, очерчивает предметное поле философии истории, понимаемое им двояко. "Разум века, - пишет он, - требует совсем новой философии истории, такой философии истории, которая так же мало напоминала бы старую, как современные астрономические учения мало схожи с рядами гномонических наблюдений Гиппарха и прочих астрономов древности". Однако предметом философии истории является не просто человек, как таковой, рядовой человек, в его конкретных цивилизационных проявлениях, но и человек как существо, причастное к Богу и носящее в себе "зародыш высшего сознания". В этом своем качестве история иррациональна, поскольку она управляется высшей волей божественного Провидения.

Но если существует, по Чаадаеву, некий общий провиденциальный замысел Бога относительно человеческой истории, то в таком случае гегелевское понятие "мирового разума" несостоятельно, ибо человек не может быть игрушкой в его руках. В письме к Шеллингу от 20 мая 1842 г., приветствуя его назначение на кафедру философии Берлинского университета, Чаадаев отвергает гегелевскую философию истории, "почти уничтожающую свободу воли". В этом же письме содержится характеристика славянофильства как "ретроспективной утопии", появившейся на свет, по Чаадаеву, в результате приложения к России гегелевского учения об особой роли каждого народа "в общем распорядке мира".