PhilosofFine

Конечно, если рациональная в естественнонаучном смысле природа есть по-себе-сущий мир тел (а это считается само собой разумеющимся в данной исторической ситуации), то мир-по-себе должен был особым образом расслаиваться в дотоле неведомом смысле: расслаиваться на природу-по-себе и некий отличный от нее бытийный род психически сущего. Отсюда должны были возникать значительные трудности, связанные уже с идеей Бога, заимствующей свою значимость в религии и никоим образом не отбрасываемой. Разве не был Бог неизбежен как принцип рациональности? Разве для того, чтобы вообще быть мыслимым, рациональное бытие, и уже в качестве природы, не предполагает рациональную теорию и формирующую ее субъективность; разве природа и вообще мир-по-себе не предполагает, таким образом, Бога как абсолютно сущий разум? Разве не отдается здесь предпочтение психическому бытию как в своем по-себе-бытии чисто для себя сущей субъективности? Божественная или человеческая, но это все-таки субъективность.

Всюду, где становились ощутимыми проблемы разума, обособление психического вообще приводило ко все большим затруднениям. Конечно, лишь позднее они делаются настолько безотлагательными, что становятся центральной темой философии в «Критиках разума» — великих исследованиях человеческого рассудка. Но сила рационалистических мотивов не была еще сломлена, и всюду с полным доверием к рационалистической философии предпринималось ее всестороннее проведение. И не совсем безуспешно в отношении несомненно ценных познаний, которые, даже если они «еще не» соответствовали идеалу, все же можно было интерпретировать именно в качестве неких низших ступеней. Отныне учреждение каждой особой науки eo ipso руководствовалось идеей соответствующей ей рациональной теории или по себе рациональной области. Специализация философии, ее разделение на специальные науки имеет поэтому более глубокий смысл, соотнесенный исключительно с нововременной установкой. Подразделения, проведенные античными исследователями, не могли привести к возникновению специальных наук в нашем смысле слова. Галилеево естествознание возникло не в результате специализации. Напротив, только возникшие впоследствии новые науки привели к специализации идеи рациональной философии, мотивированной новым естествознанием, а от нее получило свой размах их прогрессирующее развитие и завоевание новых областей: рационально замкнутых особых регионов в рамках рациональной тотальности универсума.

Естественно, уже в самом начале, как только Декартом были провозглашены идея рациональной философии и разделение природы и духа, уже у современника Декарта Гоббса в качестве предмета первой потребности выступила психология. Как мы уже отметили, она сразу же оказалась психологией в совершенно чуждом прежним временам стиле, будучи спроектирована как психофизическая антропология в рационалистическом духе.

Мы не должны поддаваться соблазну обычного противопоставления эмпиризма и рационализма. Натурализм Гоббса непременно оказывается физикализмом и, как всякий физикализм, ориентируется как раз на физическую рациональность.

То же справедливо и в отношении всех прочих наук Нового времени, биологических и т. д. Дуалистическое расщепление, следствие физикалистской концепции природы, приводит к тому, что дальнейшее их развитие осуществляется в виде расщепленных дисциплин. Хотя науки, поначалу нацеленные только на одну сторону, на телесное, т. е. науки биофизические, призваны прежде всего дескриптивно схватывать конкретные предметы, расчленять их в созерцании и классифицировать их, но для физикалистского воззрения на природу было само собой разумеющимся, что в своем дальнейшем развитии физика «объяснит» наконец все эти конкретности физикалистски-рациональным способом. Поэтому расцвет биофизических дескриптивных наук, достигнутый в особенности благодаря применению физикалистских познаний, можно считать успехом естественнонаучного метода, всегда интерпретируемого в физикалистском смысле.

Что же касается другой стороны, душевного, т. е. того, что остается по исключении животного и прежде всего человеческого тела, принадлежащего регионально замкнутой природе, то образцовость физикалистского понимания природы и естественнонаучного метода уже со времен Гоббса по понятным причинам ведет к тому, что душе приписывается способ бытия, принципиально схожий со способом бытия природы, а психологии — такое же восхождение от дескрипции к последнему теоретическому «объяснению», как и биофизике. И это, несмотря на картезианское учение о телесных и душевных «субстанциях», обладающих в корне различными атрибутами. Через Джона Локка эта натурализация психического передается всему Новому времени вплоть до наших дней. Показательно, что Локк образно говорит о white paper, о tabula rasa, на которых появляются и исчезают психические данные, регулируемые теми или иными правилами подобно телесным процессам в природе. У Локка этот новый, физикалистски ориентированный натурализм еще последовательно не развернут, не продуман им до конца как позитивистский сенсуализм. Но он сразу же, и притом роковым образом, сказывается на историческом развитии всей философии в целом. Во всяком случае новая натуралистическая психология не осталась пустым обещанием, а стала предметом обширных сочинений и с самого начала выступила на первый план с притязанием на прочное обоснование универсальной науки.