PhilosofFine

Жизнь, лишенная веры, есть жизнь, потерявшая смысл. Это уже не жизнь в ее человеческом качестве. Она не может получить санкции разума и в разумной форме невозможна. Толстой считает, что утверждения о бессмысленности жизни не выдерживают критики ни с логической, ни с нравственной точки зрения. Он ставит вопрос следующим образом: откуда взялся сам разум, считающий жизнь бессмысленной, разве он сам не является фактом той самой жизни, которую признает бессмысленной? "Не было бы разума, не было бы для меня и жизни. Как же этот разум отрицает жизнь, а он сам творец жизни?". Разуму, утверждающему собственную неразумность, можно верить не больше, чем тому лжецу из старого парадокса, который утверждает, что он лжец. Рассмотренная в нравственном аспекте идея о бессмысленности жизни оказывается еще более фальшивой и двусмысленной. Признать жизнь бессмыслицей - значит признать ее злом, что и утверждали многие мыслители, начиная с премудрого Соломона. Но отсюда с необходимостью следует требование покончить со злом, и прежде всего покончить со злом в самом себе. Если бы мыслители действительно считали жизнь злом, суетной бессмыслицей, то они сами бы не жили, а следовательно, и не могли рассуждать о том, что жизнь есть зло. "Никто не мешает нам с Шопенгауэром, - пишет Толстой, - отрицать жизнь. Но тогда убей себя - и не будешь рассуждать. Не нравится тебе жизнь, убей себя. А живешь, не можешь понять смысла жизни, так прекрати ее, а не вертись в этой жизни, рассказывая и расписывая, что ты не понимаешь жизни. Пришел в веселую компанию, всем очень хорошо, все знают, что они делают, а тебе скучно и противно, так уйди".

Вера как сознание жизни, ее смысл, как утверждение жизни в качестве блага, согласно Толстому, предшествует научно-философским суждениям о жизни; человеческое мышление сковано обручем веры, которая задает ему направление, ибо мыслить можно только во имя жизни, во имя блага. Он доказывает это положение как бы от противного, считая, что действия, направленные против жизни, не могут быть рационально аргументированны. (Отсюда резкое осуждение Толстым смертной казни.)

Вера как благо жизни является основанием и границей разума. Это вовсе не означает, что она противоразумна. Совсем напротив: она и есть то, что придает разумность разуму. "Разумные поступки всегда определяются верою", т. е. идеалами личности. Толстой в этом отношении идет настолько далеко, что полагает, что только она и разумна. Разум для того прежде всего и существует, чтобы поддерживать веру или, что одно и то же, правильно распорядиться благом жизни. Если бы не вера, не вопрос о том, для чего и как жить, не необходимость отвечать на этот вопрос сообразно конкретным условиям в постоянно меняющемся мире, то оставалось бы непонятным, для чего вообще нужен разум. Правда, европейский разум, полагал Толстой, слишком увлекся истинами математическими, научными, писанием опер, комедий, геральдикой, римской историей, всем чем угодно, исключив из сферы своих интересов только учение о смысле жизни - "то, что у всех народов до нашего европейского общества всегда считалось самым важным". Но в этом, как считал Толстой, и заключена основная причина гибельности европейской цивилизации.

Взгляд на себя в перспективе бесконечности, говоря точнее, приведение собственной жизни в соответствие с ее назначением, вытекающим из включенности в бесконечную жизнь, Толстой называет религией. "Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками". Таким образом, разум, рассмотренный в его предельных основаниях как сила, соразмерная миру в целом, становится религией, и в этом качестве он становится основой веры как сознания жизни. Сама религия есть не что иное, как учение о жизни, которое находит конкретизацию в той или иной вере.