PhilosofFine

Последователями баденского неокантианства в "Логосе" были С. И. Гессен и Ф. А. Степун. К университетской философии можно отнести лишь Сергея Иосифовича Гессена (1887-1950), который получил образование в университетах Гейдельберга и Фрейбурга под руководством В. Виндельбанда и Г. Риккерта. Вернувшись в Россию, помимо работы в "Логосе", преподавал в Петербургском и Томском университетах.

Гессен выдвинул концепцию "метафизического мистицизма" как попытки преодоления метафизического разрыва между телеологией и причинностью. Неокантианство, представленное прежде всего взглядами Риккерта, он считал единственным способным обеспечить "свободу и полноту эмпирических наук и согласовать требования эмпирии с требованиями философии".

Философия в своем функционировании и дальнейшем развитии так или иначе наталкивается на свои границы, но только критицизму, по мнению Гессена, свойственно осознание этих границ как последних. Мистицизм обретает черты метафизической теории хотя бы уже потому, что также является одним из "измов" и, так же как метафизика, преступает и смешивает границы. Однако если рациональная метафизика смешивает границы внутри философии и культуры, то мистицизм, или мистическая метафизика, нарушая последние границы философско-культурных областей, стремится расширить область понятий и вступить в область иррационального переживания. Отсюда, по Гессену, "мистицизм есть вид метафизики, возникающий там, где нарушенные границы суть последние границы, которые отделяют область философии и культуры от сферы иррационального переживания и мистики". При дальнейшем исследовании этих проблем он выделяет четыре типа иррациональных переживаний и четыре соответствующих им типа метафизического мистицизма. Повышенный интерес к мистике совпал, по мнению Гессена, во времени с критикой философского учения Канта, открывшей новую и самостоятельную область философского знания. Развитие современной философии ведет к увеличению разрыва между областями объективного и субъективного, к вычленению из философии чуждых ей задач, а с другой стороны, рационалистических элементов из мистики. Постоянно возрастающее "объединение" сферы объективного в философии совпадает, считал он, с усилением напряжения и удельного веса иррационального переживания.

Русские неокантианцы ориентировались в основном на ту или иную школу немецкого неокантианства, но их воззрения отличались оригинальностью и своеобразием. Например, Федор Августович Степун (1884-1965), отталкиваясь от взглядов Баденской школы, сформулировал принципы философского учения, которое называл "философией абсолютного". Основной круг идей этого учения был изложен в статье "Жизнь и творчество", опубликованной в "Логосе". "Философия абсолютного" была построена на осмыслении достижений кантовской философии с учетом ее многочисленных преобразований в трудах таких мыслителей, как Виндельбанд, Риккерт, Ласк, Гуссерль, Коген, Наторп, Зиммель, Дильтей. Величайшей заслугой Канта, по мнению Степуна, является узрение абсолютного не в образе оформленной метафизической целостности, но в виде трансцендентального (присущего сознанию) элемента формы, которая единственная способна придать человеческой культуре характер необходимой всезначности. "Задача послекантовской философии должна была прежде всего определиться как систематическое рассмотрение всех областей культуры с целью отделения в них их трансцендентально-формального элемента, т. е. элемента абсолютного, от случайного и переходящего начала материальности". Перед "философией абсолютного" Степун ставил задачи погружения философствующего духа в глубины величайших достижений человечества как художественного, так и религиозного характера.

В мемуарах "Бывшее и несбывшееся" Степун писал, что статья "Жизнь и творчество" воспринималась сотрудниками "Логоса" как набросок философской системы, пытающейся на почве кантовского критицизма научно защитить и оправдать явно навеянный романтиками и славянофилами религиозный идеал. Это уже было начало смены философских ориентации, выхода из рамок неокантианского философствования. Относительную легкость преодоления Канта и неокантианства Степун объяснял чужеродностью всего этого строя философствования его собственному душевному и умственному складу. Увлечение немецкой романтикой и мистикой, чтение таких писателей, как Новалис и Шлегель, Шеллинг и Баадер, Мейстер Экхарт, Плотин и Рильке, отмечал он, "не только помогли мне освободиться от гносеологической муки, но и подготовили мою встречу с русской философией".