PhilosofFine

Время, полагает он, скорее всего ничем не определено и никак не ограничено. По природе своей оно таинственно и вместе с тем связано с человеческим существованием. Если вечность - "враг человека", то время - это время человека (души), оно экзистенциально и субъективно, поскольку человек является его носителем и основанием.

Более очевидным качеством подлинности является жизненность. Понятие жизни не имеет у Шестова ничего общего с биологизмом или витализмом. Жизнь переживалась им как "свобода индивидуального существования" всего и вся - от камня до Бога, - как чудо, как творческая мистерия и неограниченная возможность. Поэтому, когда Шестов желал подчеркнуть, что речь идет о настоящих реальностях, он часто употреблял определение "живой": "живая истина", "живой человек", "живое существо" (по отношению к природе или истине) и т. п.

Из сказанного легко заключить, каким было восприятие и переживание Шестовым природы. Отношение к ней колебалось от крайнего негативизма до возможного примирения с ней и даже восхищения. Это объясняется его глубокой верой в то, что, будучи "заветнейшим" продуктом природы, человек совершает чудовищную ошибку, делая вывод по принципу "из земли вышел - в землю уйдешь" или "все имеющее начало имеет конец". Творение природой человека не означает ни того, что природа добра, ни того, что она зла. Очевидно лишь одно: творя человека, она хотела чего-то неповторимого, иного. Поэтому величайшим преступлением против матери-природы, столь же чудесной, свободной и автономной, как человек и Бог, является сама мысль о возврате в ее лоно и растворении в ней: "Природа стремится сделать человека субстанцией, независимым от всего, даже от себя самой, его сотворившей. А человек, точно рак, пятится назад, обратно в лоно, из которого он вышел. И это у нас принято называть мудростью!".

Шестов не идеализирует природу, не рассматривает ее как "единственно" первичное либо как производное от разума, идеи или Бога. Природа как автономное живое существо слепа, равнодушна и чудесна, она живет своей собственной жизнью, в ней может проявляться сила, давящая и уродующая человека. Вместе с тем Шестов не исключал возможности того, что человек способен стать для природы не менее грозной силой, чем она для него. " .Если бы человек додумался до способа уничтожить весь мир, всю вселенную до последнего живого существа и даже неживого атома, - что, осталась бы и тогда природа спокойной, или при мысли о возможности гибели всего ею сотворенного, она поколебалась бы, удостоила бы человека своего внимания, заговорила бы с ним как равная с равным и пошла бы на уступки? Есть по крайней мере вероятность того, что природа испугалась бы и согласилась посвятить человека в свои тайны". По мнению Шестова, природа, как и человек, одновременно ведает (по стремлению, замыслу) и не ведает (по результату), что творит. Она, если идти по пути сравнений, подобна рыбе, способной съесть рожденных ею же мальков, но именно она производит их на свет. Причем природа не порождает, а творит в высшем смысле этого слова. На жизнетворящем своем полюсе она, что вполне допустимо, ставит себе разумные задачи и цели. И если мы хотим узнать, что же это за "цель" природы, что составляет "чудо" и "тайну" мироздания, нам необходимо обратиться к опыту людей, которые с особой силой пережили боль и удовольствие, радости и страдания. Необходимо "всмотреться" в искания и борения наиболее смелых и замечательных представителей рода человеческого, чтобы "заключать" от них, а не от "идей", по ним "судить о началах и концах, о первых и последних вещах".

Для этого необходима вера, вера особая, не нормативная и не конфессиональная, а чудесная, предполагающая все, что угодно, вера животворящая и творческая, дерзновенная: " .нужно стремиться к тому, чтоб у нас было то, что есть у Бога. Стало быть, нужно заботиться не о том, чтобы превращать заметное в незаметное, а о том, чтоб выявлять даже чуть-чуть заметное. Соответственно этому мы должны жадно набрасываться на всякое "вдруг", "внезапно", "творческое fiat [да будет]", безосновность, безмотивность и больше всего беречься обессиливающей мысли теории постепенного развития . И тогда бы пред глазами человека вместо мира, всегда во всех частях себе равного, вместо эволюционирующего процесса явился бы мир мгновенных, чудесных и таинственных превращений, из которых каждое бы значило больше, чем весь теперешний процесс и вся естественная эволюция. Конечно, такой мир нельзя "понять". Но такой мир и не нужно понимать".