PhilosofFine

После введения такого определения "я" перед Шпетом встает проблема, которую были вынуждены решать все его современники, двигавшиеся по тому же пути в определении личности, - проблема различения личности и вещи. Шпет признает, что любую вещь, любое явление эмпирического мира также необходимо понимать как единство многообразного, то есть как некое определенное единство чистого сознания (поскольку чистое сознание является и основой любого многообразия, и универсальной формой единства). В этом смысле Шпету приходится признать, что "я" есть в такой же степени "предмет", как и любой предмет объективной действительности. Однако, конечно же, было бы нелепо отрицать различие между "я" и предметом, поэтому необходимо прояснить суть этого несомненного различия. К сожалению, именно в этом принципиальном моменте Шпет не проявляет достаточной настойчивости и последовательности и только намечает возможный вариант ответа.

Уже в самом начале своей работы Шпет указывает на главный признак, отличающий "я" от всех возможных объектов нашего рассмотрения и познания. "Я" принципиально необобщаемо, к его сущности принадлежит быть единственным, уникальным: " .я выделяется среди конкретных вещей тем, что оно не допускает образования общих понятий, выходящих за пределы единичного объема. И нельзя сказать, что это зависит от нашего "желания" или "интереса", но это зависит исключительно от самого я, как предмета. В силу тех же особенностей я, которые не допускают обобщения в его изучении, о я, как таком, не может быть никаких теорий, и, как такое, я - необъяснимо. Оно подвергается только истолкованию, т. е. "переводу" на язык другого я или на некоторый условный, "искусственный" язык поэтического творчества". При этом Шпет отказывается следовать достаточно распространенной логике, согласно которой уникальность "я" означает его иррациональность, неприменимость к нему каких бы то ни было понятийных определений. Фактически он различает два типа рациональности: ту, с помощью которой мы объясняем вещи и которая связана с "обычным" использованием идей и понятий в их всеобщности, способности охватывать бесконечные классы объектов; и ту, которая позволяет интерпретировать "я" и связана с использованием идей и понятий для выражения уникального, необобщаемого смысла (такое возможно, например, при использовании понятий в метафоре). Не случайно мы без труда говорим об идее, идеале, конкретного человека, выражающей суть этого человека, но не допускающей перенесения на другого; мы говорим об идеале Христа, Магомета, Лютера и рассматриваем каждый из этих идеалов как уникальное выражение сущности соответствующей личности.

Таким образом, проблема соотношения личности и вещи у Шпета оказывается эквивалентной проблеме соотношения двух форм рациональности. В полном соответствии с традициями русской философии он считает вторую форму, задающую постижение личности, более общей и глубокой, чем первая. Это означает, что рациональное, но необобщаемое постижение уникальной личности является универсальной формой, универсальной моделью познания, в то время как всеобщее познание классов явлений и предметов представляет собой частный и "вырожденный" случай этой универсальной модели. Именно здесь выясняется роль социального бытия. Оно, наряду с бытием отдельных личностей, выступает универсальной формой бытия вообще; любой "предмет" представляет собой некоторое "отвлечение", некоторый обособленный "фрагмент" этой универсальной формы бытия. "Положение вещей таково, что мы даже иной действительности, кроме социальной, и не знаем: Сириус, Вега и отдаленнейшие звезды и туманности для нас также суть социальные объекты. Иначе мы не только не называло бы их по именам, но не могли бы назвать их "звездами" или "туманностями". Действительно физическую вещь из этого можно получить только как абстракцию или как выделение "части" из "целого"".