PhilosofFine

Издавая мистические тексты, Лабзин обращал внимание на те из них (прежде всего сочинения Юнга-Штиллинга и Эккартсгаузе-на), в которых подчеркивалась важность воспитания внутреннего влечения человеческого сердца к Богу. Мистика Лабзина антропо-логична. С его точки зрения, средоточие всех проблем заключено в человеке ("человек в Боге и Бог в нем"). В статье "О познании себя" он описал портрет "истинного мистика", который способен свое сердце и волю "предать" Богу. При этом теоретик масонства не помышлял подорвать православие, как таковое, а стремился лишь поднять уровень религиозной восприимчивости русского общества.

В мистическом творчестве Лабзина есть еще одна примечательная сторона: его "Сионский вестник" имел своей целью подорвать влияние "вольтерианства" и "энциклопедизма" в русском обществе.

В целом творчество Лабзина можно вслед за Флоровским определить как "смесь пиетизма и квиетизма", "призыв к самонаблюдению и раздумью", "зыбь пленительных и томительных переживаний". В отличие от православной христианской аскетики, предлагавшей монашеский образ жизни, идеи западного мистицизма, пропагандируемые в изданиях Лабзина, были близки духовным исканиям русского светского общества начала XIX в. прежде всего своей внецерковной направленностью. Редактор "Сионского вестника" проповедовал "внутреннюю церковь", тогда как внешняя церковность обнаруживала в определенном смысле свойства магии. Лабзин был достаточно прямолинеен и последователен в своих мистических убеждениях и называл "фарисейским лицемерием" желание церкви угодить Богу литургическими обрядами, "наружными делами". Проповедуемый им мистический постулат на страницах "Сионского вестника" был начертан в следующем виде: "Вера Христова не знает никаких разделений, кроме верующих и неверующих".

В определенной мере приверженцем мистицизма был ректор Петербургской духовной академии (с 1812 г. впоследствии митрополит Московский Филарет (В. М. Дроздов) (1782- 1867). Мистицизм Филарета отличался известной долей если не рационализма, то определенной религиозной трезвости. Как писал историк В. О. Ключевский, истину он не любил открывать вдруг, чтобы ее неожиданное появление не смутило ума или не внушило ему надменной уверенности, что пытливому уму легко найти ее.

Хорошо зная о соблазнах мысли, в том числе мысли мистической, Филарет все же не боялся обращаться к ней, так как верил, что все эти соблазны можно преодолеть "в порыве творческого делания", а не "в пугливом укрывательстве". Излюбленной его формулой было выражение: "богословие рассуждает", которое заключало в себе мысль о том, что никакую, даже в тайне обретенную, "сокровенную премудрость" не надо почитать для себя чуждой, но, напротив, необходимо устроять свой ум к возможностям "божественного созерцания". Богослов и духовно-академический философ, воспитанный и сформировавшийся в эпоху александровского мистицизма, он тем не менее учил о достаточно рациональном, что "христианство не есть невежество и юродство, но премудрость Божия .".

Еще будучи действительным членом Библейского общества, в 1810-е гг. он отстаивал необходимость перевода на русский язык Нового Завета и Псалтири. Сам он перевел Евангелие от Иоанна и составил общие правила для перевода. В 1828 г. библейские общества были закрыты из-за превращения их в "орудие внеконфессиональной мистической пропаганды", издание текстов Священного Писания на русском языке Филарету удалось осуществить лишь в 1858 г. В 1842 г. его стараниями при Московской духовной академии был основан журнал "Прибавления к творениям святых отцев", который принял активное участие в восстановлении традиций свя-тоотческого мистицизма, характерных для александровского мистицизма начала XIX в. Наиболее полно святоотческим духом были проникнуты "Слова и речи Филарета, митрополита Московского и Коломенского" (в 5 т. М., 1873-1885).

Александровский мистицизм оказал влияние на многие стороны русской религиозно-философской культуры XIX в. Не случайно отдельные направления внутри литературно-художественного романтического движения называли мистическим романтизмом. Вне рамок указанного духовного явления непонятны также мистические элементы философствования славянофилов, например комментирование И. В. Киреевским святоотческой литературы для старцев Оптиной пустыни. Даже такие далекие от мистицизма русские мыслители, как М. А. Бакунин и А. И. Герцен, в годы своего духовного созревания также пережили "мистический период", увлекаясь общими идеями христианства, сочинениями Фомы Кемпийского, Сведенборга и другой мистической литературой. Сочинение Фомы Кемпийского "О подражании Христу" было настольной книгой молодого Н. П. Огарева. Его мистические переживания нашли отражение в написанном на французском языке философском эссе "Profession de foi". Отвечая А. И. Герцену, обвинявшему его в мистицизме, он писал: "Что ты называешь мистицизмом? Вера в христианский догмат или вера в христианское нравоучение? Стремление объяснить религию посредством философии или стремление очистить себя от всего нечистого? Брат, это не мистицизм, а путь истинный. Если б я принимал за действительность все похождения принцессы Брамбиллы - тогда, я согласен, это был бы мистицизм, не имеющий никакой реальности . Может, ты называешь мистицизмом то, что я полагаю, что высшее развитие жизни есть любовь, и что мы здесь ее не достигнем, то я смело скажу, что и это истина. Но для этого надо условиться в том, что мы назовем здесь, и в том, что мы назовем там. Здесь - эпоха борьбы тела и духа, там преображение . тела, гармония тела и духа, формы и идеи. Разум не противоречит этому, и я тут не вижу мистического тумана".