PhilosofFine

Кант уверен, что его философия ниспровергает господствующий рационализм, доказывая недостаточность его основоположений. Он по праву упрекает этот рационализм в пренебрежении к тем вопросам, которые должны были бы быть для него основными, а именно, в том, что он никогда не углублялся в субъективную структуру нашего сознания мира до и в ходе научного познания и потому никогда не спрашивал о том, как мир, всего лишь являющийся нам, людям (и нам, как ученым), становится познаваемым a priori; как, стало быть, возможно точное естествознание, ведь для него чистая математика и прочее чистое априори является инструментом всякого объективного познания, безусловно действенного для каждого, кто обладает разумом (кто логически мыслит).

Но Кант, со своей стороны, не имеет представления о том, что в своем философствовании он опирается на неисследованные предпосылки и что содержащиеся в его теориях несомненно великие открытия лежат в них лишь в завуалированном виде (т. е. не как готовые результаты), а равно и сами теории не являются готовыми теориями, не обладают формой окончательной научности. То, что он предлагает, требует дальнейшей разработки и прежде всего критического анализа. Пример великого открытия (всего лишь намеченного) — это, в отношении природы, двойная функция рассудка: рассудка, посредством эксплицитного самоосмысления выражающегося в нормативных законах, и, с другой стороны, скрыто властвующего рассудка, а именно, рассудка, конституирующего всегда уже наличествующий и находящийся в дальнейшем становлении смысловой гештальт «созерцаемый окружающий мир». Это открытие не могло быть действительно обосновано и даже полностью понято в рамках теории Канта, как результат его всего лишь регрессивного метода. В «Трансцендентальной дедукции» первого издания «Критики чистого разума» Кант делает попытку прямого обоснования, нисходящего к изначальным источникам, но лишь затем, чтобы тут же прервать ее, не приблизившись к собственным проблемам основополагания, которые могли быть открыты с этой, будто бы психологической стороны.

Мы начинаем наши соображения с указания на то, что кантова постановка вопросов критики разума базируется на неисследованной почве предпосылок, влияющих на определение смысла его вопросов. Науки, истинам и методам которых Кант приписывает действительную силу, становятся проблемой, а с ними проблематизируются и сами бытийные сферы, с которыми они соотнесены. Они становятся проблемой в силу известных вопросов, включающих в рассмотрение познающую субъективность, ответ на которые дается в теориях трансцендентально-формирующей субъективности, трансцендентальных свершений чувственности, рассудка и т. д. и, главным образом, в теории функций Я в «трансцендентальной апперцепции». Ставшее загадочным свершение математического естествознания и чистой математики (в нашем расширенном смысле) как его логического метода должно было, по замыслу Канта, проясниться благодаря этим теориям, но они же вели и к революционному переистолкованию собственного бытийного смысла природы как мира возможного опыта и возможного познания и тем самым, коррелятивно, к переистолкованию собственного истинностного смысла соответствующих наук.

Конечно, при кантовской постановке вопросов уже предполагается существующим повседневный окружающий жизненный мир, в котором все мы (в том числе и я, в тот или иной момент философствующий) обладаем вот-бытием как сознательные существа, и в не меньшей степени — науки как факты культуры в этом мире, со своими учеными и теориями. Со стороны жизненного мира мы суть в нем объекты среди объектов; а именно сущие здесь или там, в простой достоверности опыта, до каких бы то ни было научных, будь то физиологических, психологических, социологических или прочих констатаций. С другой стороны, мы суть субъекты для этого мира, а именно, как познающие его в опыте, обдумывающие, оценивающие, целенаправленно соотносящиеся с ним Я-субъекты, для коих этот окружающий мир имеет только тот бытийный смысл, который когда-либо придали ему наш опыт, наши мысли, наши оценки и т. д., и в тех модусах значимости (бытийной достоверности, возможности, той или иной видимости и т. д.), которые мы как субъекты значимости актуально при этом осуществляем или которыми мы уже с некоторых пор обладаем как хабитуальными приобретениями, храня их в себе как значимости того или иного содержания, которые при желании могут быть вновь актуализированы. Все это, конечно, охвачено многообразными изменениями, но «этот» [«die»] мир все же сохраняется как сущий в единстве и лишь корректирующий свое содержание.