PhilosofFine

Вернемся к тем временам, когда человек и философ Нового времени еще верил в себя и в философию и, будучи трансцендентально мотивирован, боролся за новую философию с ответственностью и серьезностью абсолютного внутреннего призвания, которые мы можем ощутить в каждом слове подлинного философа. Эта серьезность и после так называемого крушения гегелевской философии, в которой определенная Кантом линия развития достигла своей кульминации, какое-то время сохранялась в философиях, выступавших против нее. Но почему не смотря на все эти изломы не было обретено единство трасцендентально-фило-софского развития? Почему самокритика и взаимная критика, практикуемая теми, кто еще был воодушевлен прежним духом, не привела к интеграции неоспоримых познавательных свершений в единство познавательного строения, от поколения к поколению возрастающего, и только совершенствуемого посредством все новой критики, корректировки и методического улучшения. Об этом на первых порах можно вообще сказать следующее: абсолютно новое по своему способу продвижение, каким было продвижение трансцендентальной науки, которая не могла руководствоваться никакой аналогией, могло поначалу видеться лишь в некой инстинктивной антиципации. Смутное недовольство прежним способом обоснования всей науки разряжается в постановке новых проблем и в теориях, которые приносят с собой некоторую очевидность их успешного разрешения, несмотря на кое-какие пока еще незаметные или, так сказать, заглушаемые трудности. Эта первая очевидность может все еще скрывать в себе более чем достаточное количество глубже лежащих неясностей, особенно в форме неисследованных, будто бы само собой разумеющихся предпосылок. Но такие первые теории помогают в дальнейшем течении истории, неясности становятся все ощутимее, исследуется то, что будто бы разумелось само собой, теории подвергаются критике в отношении этого само собой разумеющегося, и все это дает толчок новым попыткам. К этому еще надо добавить, что трансцендентальная философия по сущностным причинам (которые уже явствуют из нашего систематического изложения) никогда не может здесь неприметно превратиться всего лишь в tsxvh, и тем самым подвергнуться выхолащиванию, вследствие которого то, что уподобилось искусству, заключает в себе уже только скрытый смысл, который еще только надлежит трансцендентально раскрыть во всех его глубинах. Сообразно этому мы понимаем, что история трансцендентальной философии на первых порах должна быть историей все новых попыток вообще еще только привести трансцендентальную философию к ее началу и прежде всего к ясному и правильному пониманию того, чего она собственно может и должна хотеть. Ее начало — это «ко-перниканский поворот», а именно отказ от того способа обоснования, которым пользуется наивно-объективистская наука. В своей изначальной форме, в виде ростка, она, как мы знаем, выступает в первых из декартовых «Размышлений», как попытка абсолютно субъективистского обоснования философии из аподиктического ego, однако как попытка неясная, многозначная и сразу же искажающая свой подлинный смысл. Новый этап, реакция Беркли и Юма против философской наивности точного математического естествознания, еще не привела к подлинному смыслу требуемого коперниканского поворота, равно как не привела к нему и новая попытка Канта навсегда обосновать систематическую трансцендентальную философию в духе строгой научности. Действительного начала, обретаемого благодаря радикальному отрыву от всякой научной и донаучной традиции, Кант не достиг. Он не пробился к абсолютной субъективности, конституирующей все сущее в его смысле и значимости, и к методу, который позволил бы достичь ее в ее аподиктично-сти, исследовать ее и аподиктически истолковать. С этих пор история этой философии по необходимости была непрестанной борьбой именно за ясный и подлинный смысл надлежащего трансцендентального переворота и рабочего метода, иными словами: за подлинную «трансцендентальную редукцию». На опасность впечатляющих, но все же неясных очевидностей или, если хотите, чистых очевидностей, просвечивающих в форме смутных антиципаций в ходе работы с вопросами, поставленными на непроясненной почве (на почве «само собой разумеющегося») нам отчетливо указали уже наши критические рефлексии в отношении Канта, и тем самым стало уже понятно и то, как он был оттеснен в область образования мифических понятий и в метафизику, имевшую опасный, враждебный всем подлинным наукам смысл. Все трансцендентальные понятия Канта — понятие Я трансцендентальной апперцепции, понятия различных трансцендентальных способностей, понятие «вещи по себе» [«Ding an sich»] (лежащей в основе и тел, и душ) — суть конструктивные понятия, которые принципиально противятся последнему прояснению. Это в полной мере относится и к позднейшим идеалистическим системам. Здесь был повод к действительно необходимым выступлениям против этих систем, против всего принятого в них способа философствования. Конечно, если кто-либо с готовностью углублялся в такую систему, он не мог полностью отказать ее идейным образованиям в силе и широте. И все же невозможность понять ее окончательно вызывала глубокую неудовлетворенность у всех, кто был образован в новых великих науках. Пусть эти науки, согласно нашему объяснению и словоупотреблению, и предлагали всего лишь «техническую» очевидность, пусть трансцендентальная философия никогда не могла превратиться в такое tsxvh, но все же и она представляет собой духовное свершение, которое должно быть ясным и понятным в каждом шаге, обладать очевидностью сделанного шага и той почвы, на которую он опирается, и в этом (просто формальном) отношении для нее справедливо то же, что и для всякой искусно практикуемой и технически очевидной науки, например, математики. Здесь ничего не помогает: ни в том случае, когда непонятность трансцендентальных конструкций хотят объяснить с помощью разработанной в этом же духе конструктивной теорией необходимости таких непонятностей; ни в том, когда пытаются внушить, что безмерно глубокий смысл трансцендентальных теорий обусловливает возникновение соответствующих трудностей для понимания, для преодоления которых мы слишком ленивы. Верно то, что трансцендентальная философия вообще и в силу сущностной необходимости предлагает пониманию естественного человека — «common sense» — чрезвычайные трудности, а следовательно, и всем нам, поскольку нам неизбежно приходится восходить от естественной почвы к трансцендентальному региону. Полное обращение естественной жизненной позиции [Haltung], т. е. превращение ее в «неестественную», предъявляет наивысшие мыслимые требования к решительности и последовательности философа. Естественный человеческий рассудок и заключенный в нем объективизм будет ощущать всякую трансцендентальную философию как излишнюю заносчивость, а ее мудрость — как бесполезную глупость, или же он будет интерпретировать ее как психологию, которая воображает, что она вовсе не психология. Ни один действительно восприимчивый к философии человек никогда не боялся трудностей. Но человек Нового времени, как человек научного склада, требует ясности [Einsichtigkeit], которая, согласно совершенно оправданной метафоре в11дения в свою очередь требует очевидного «в11дения» целей и путей, и притом при каждом шаге по выбранному пути. Сколь бы ни был долог путь и сколь многие годы ни приходилось бы, как в математике, отдавать ее усердному изучению,— это не отпугнет того, чей жизненный интерес составляет математика. Великие трансцендентальные философии не смогли удовлетворить научную потребность в такой очевидности, и потому их способы мышления вышли из употребления.