PhilosofFine

По-видимому, сам Сковорода, с его обостренным чувством зла в мире, ощущал некоторую "легковесность" своей теодицеи, и это влечет за собой параллельное, так сказать, присутствие в его сознании и сочинениях радикального эсхатологизма, напряженное чаяние благодатного преображения в конце времен.

Философское творчество Сковороды чаще всего предстает в форме толкований к "символичному миру", важнейшая черта которого - его многосоставность, "синтетичность" (это не только Библия, но и античная мифология, восточнославянский фольклор, размышления античных авторов). Сковорода последовательно проводит идею "безначальной истины": "Частицы разбитого зеркала едино все лицо изображают. А разнообразная Премудрость Божия в различных в стовидных, тысячеличных ризах в царских и в сельских, в древних и нынешних, в богатых, в нищих и в самых подлых и смешных одеждах как крын в тернии, сама собою все украшая, является одна и та же" Потребность на деле выявить это тождество приводит Сковороду, как в свое время Филона Александрийского, к аллегоризму в толковании библейских текстов. Персоналистическая интерпретация "мира символов" у Сковороды близка античной аллегорической интерпретации гомеровского эпоса. При этом, размышляя над античным идеалом философа, образами ветхозаветных пророков, личностью Христа, Сковорода склонен рассматривать их как исторические проявления "совершенного человека".

Наиболее важным в облике "совершенного человека" Сковорода называет самодостаточность (автаркию), которая достигается путем "богоподражания" в духе идей Сократа, Демокрита, киников, стоиков, эпикурейцев, неоплатоников. У Сковороды эта модель преобретает следующий вид: "схоле" - досуг и одновременно обучение, работа над собой, принципиально свободное философствование, противопоставленное любой общественно регламентируемой деятельности. Она предполагает также эвдемонизм, понимание счастья как душевного покоя вследствие свободы от страданий. Мудрый человек схож с гомеровскими олимпийцами с их неугасимым смехом, бесстрастностью и блаженной полнотой. Кроме того, мудрец является гностиком, реализующим себя в практике самопознания (способ постижения Абсолюта), размышлении над священным текстом, исполнении заповедей и педагогической роли воспитания людей в добродетели. Идеальный гностик - смеющийся Христос (в понимании которого Сковородою существенно ослаблена его спасительная миссия).

"Верховнейшею наукою" Сковорода признает богословие, рассматриваемое как наука о самопознании и достижении человеком счастья (такая интерпретация характерна для украинской метафизики того времени - например у Касияна Саковича, Антония Радивилловского, Димитрия Ростовского и др.). Однако самопознание у Сковороды существенно отличается от практики покаянного "истязания совести": Сковорода превращает в самопознание платоновское познание эйдосов вещей. Таким образом, философская Любовь ("вечный союз между Богом и человеком"), т. е. сила, причащающая "внешнего", эмпирического человека к его вечной идее, предстает своеобразной переработкой платоновского учения об Эросе в духе библейской антропологии. "Метафизические свойства платоновской идеи - вечность, божественность, ноуменальность, красоту и благость - Сковорода переносит на неповторимую личность человека, взятую в ее умопостигаемой глубине, и платоническое явление Эроса и философской влюбленности становится для него прежде всего внутренним фактом духовной жизни". Поэтому этика Сковороды не носит нормативного, "безличного" характера, она "автономна", индивидуальна и конкретна. Предмет любви и влечения, к которому стремится душа мудреца, не вне его, как у Платона, а внутри. Так достигается у Сковороды единение платоновского Эроса с христианской сострадательной любовью (агапе) в феномене "мудрого нарциссизма".