PhilosofFine

Значение указанного "возвращения к бытию" Хайдеггер видел в том, что только через него, через возврат к "непотаенности" бытия человек способен придать подлинную ценность своим мыслям и делам. "Когда бы человек ни раскрывал свой взор и слух, свое сердце, как бы ни отдавался мысли и порыву, искусству и труду, мольбе и благодарности, он всегда с самого начала уже обнаруживает себя вошедшим в круг непотаенного, чья непотаенность уже осуществилась, коль скоро она вызвала человека на соразмерные ему способы своего раскрытия". Все это точно соответствует упомянутому выше убеждению Ильина, что акт духовной очевидности, акт единения с духовным Предметом является основой всего подлинного в человеческом бытии, основой личности человека. Впрочем, различие между двумя философами не является только терминологическим. Стремление Ильина сохранить систему понятий классического рационализма связано с представлением о несомненной значимости рациональных элементов в понимании человека; Хайдеггер, наоборот, создавая свой собственный язык для "говорения" о бытии, не только сознательно порывает с рационализмом, но и провозглашает конец всей классической европейской метафизики от Декарта до Ницше. Кнопочная касса ккт.

Оригинальная интерпретация спекулятивного мышления как абсолютного бытия, во взаимодействии с которым обретает свой смысл бытие человека, явилась результатом первого этапа работы Ильина над книгой о Гегеле. Завершение этого этапа относится к началу 1914 г., о чем свидетельствуют сохранившиеся тезисы доклада "Учение Гегеля о сущности спекулятивного мышления", прочитанного Ильиным на заседании Московского психологического общества 22 февраля 1914 г. В том же 1914г. были опубликованы в виде статьи две главы будущей книги, посвященные этой проблеме. Только через два года Ильин публикует статью "Проблема оправдания мира в философии Гегеля", которая определяет дальнейшее направление исследования (статья включала главы X-XII будущей работы). Если на первом этапе главными для Ильина были общие онтологические проблемы, то теперь его внимание приковано к той концепции Бога и человека, которая возникает в поздних работах Гегеля и которую в дальнейшем Ильин будет использовать для построения своеобразной этической системы. По всей видимости, такое смещение акцентов не в последней степени было обусловлено изменением внешних обстоятельств - началом Первой мировой войны. Как и большинство русских философов, Ильин никогда не был приверженцем "кабинетной" философии, оторванной от исторической ситуации, в которой находится философ. Для него философия всегда была занятием, требующим предельной ответственности, "ибо жизнь есть страдание, ведущее к мудрости, а философия есть мудрость, рожденная страданием". Все трагические события жизни народа философ обязан рассматривать как самое важное в своей духовной работе; он должен сделать их главной темой своих размышлений, чтобы, осмыслив их, попытаться помочь своему народу преодолеть тяготы и беды, помочь взойти через страдания к новым духовным высотам; "народ сообщает своим философам самый подход к духовному опыту, а философ дает своему народу углубление, очищение и осмысление духовного делания".

Важным свидетельством появления новых тем в творчестве Ильина стали две работы, которыми он откликнулся на начало Первой мировой войны, - "Основное нравственное противоречие войны" и "Духовный смысл войны". Здесь главным для Ильина становится осмысление противоречий между личностью и обществом, между конечностью индивида и бесконечностью истинного духовного бытия как практически значимых, определяющих ценность жизни. Наличие этих противоречий дает гарантию обоснованности личного бытия в рамках той исторической ситуации, в которой существует человек (в которую он "заброшен", как сказали бы западноевропейские экзистенциалисты); если бы они были разрешены, история прекратилась бы, а сам человек исчез бы как конечное, временное существо, ибо смысл бытия человека в том, чтобы быть своеобразным "перекрестком" этих противоречий, нести их в себе, не проявляя до поры до времени, с тем чтобы в критический момент, который неизбежно наступает в жизни каждого, осознать, прочувствовать их и попытаться разрешить, становясь тем самым свободным творцом истории. Именно это освобождение подлинной исторической свободы человека (носящее однозначно трагический характер) составляет, согласно Ильину, духовное значение, духовный смысл войны.

Сама свобода для Ильина вовсе не тождественна субъективному произволу и индивидуальному одиночеству (как это было у Ницше). Наоборот, в критической исторической ситуации проявляется приоритет общественных ценностей над индивидуальными устремлениями личности. Война зовет людей к общему делу, и самое главное, что это общее дело содержит требование отдать за него жизнь. Именно возникающее здесь противоречие между индивидуальным стремлением к самосохранению и готовностью к самопожертвованию проверяет обоснованность бытия человека. Индивидуальность личности становится значимой, обоснованной только перед лицом смерти: "Война учит нас всех . жить так, чтобы смерть являлась не постылым и позорным окончанием озлобленного и хищного прозябания, но естественным увенчанием жизни, последним, самым напряженным, творческим актом ее ." Эта мысль окажется настолько важной для Ильина, что он воспроизведет ее без значительных изменений во многих своих работах, а в поздней книге "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний" посвятит ей отдельную главу. В разработке этой темы Ильин чрезвычайно близок к экзистенциализму с его пониманием смерти как "пограничной ситуации", в которой открывается подлинная основа нашего бытия - наша абсолютная свобода. Однако нужно подчеркнуть и существенную особенность взглядов Ильина: у него готовность к смерти обосновывает бытие личности только потому, что доказывает ее "укорененность" в надчеловеческой общности; "война учит нас жить всегда так, чтобы быть готовым встать на защиту того высшего, которое мы любим больше себя".