PhilosofFine

В связи с этим возникала еще одна проблема, которую мне хотелось разрешить как можно более аккуратно. Необходимо было найти приемлемый баланс между приоритетной точностью перевода и его желательным соответствием грамматическим и стилистическим нормам русского языка. Конечно, тексты Гуссерля, даже среди родственных философских, никак не возможно отнести к образцам высокой словесности; это объясняется не какими-либо субъективными особенностями его «стиля», а неподатливостью и трудноуловимостью самой той материи, о которой он пишет. Вполне отдавая себе в этом отчет, он сам неоднократно предупреждает читателя о тех модификациях, которые феноменологическая философия вносит в привычное («всеобщее», или «народное») словоупотребление. Стремясь выразить все тонкости осмысляемого предмета, Гуссерль отнюдь не произвольно обращается с предлежащими ему возможностями естественного языка, напротив, он всегда мотивированно прибегает к новому словообразованию и к измененной синтаксической структуре фразы, поскольку именно с помощью морфем и синтаксических инверсий по возможности наиболее точно может быть выражен его опыт. Поэтому в задачу перевода входило как можно более адекватно воспроизвести эти его новообразования и соблюсти порой весьма прихотливое движение смысла в рамках одной фразы или более или менее ограниченного периода («прихотливое» не в смысле авторской «прихоти», а в смысле неожиданных, не «само собой разумеющихся», не подразумевающихся для читателя поворотов этого смысла, открывающих его новые аспекты, порой весьма отличные от тех которые, казалось бы, могли при этом подразумеваться). Вообще говоря, опытного читателя не нужно предупреждать о том, что в философских текстах, в отличие от большинства других, смыслообразование чаще всего осуществляется как раз не на поверхностном лексико-фразео-логическом или стилистическом уровне, а в более глубоком слое морфем и синтаксических сочленений. Но в данном случае хотелось бы все же заранее сказать, что некоторые даже почти общепринятые в философском языке обороты ради нужд более точной передачи смысла в тексте предлагаемого перевода оказываются видоизменены.

Так, широко употребительный в философских текстах оборот an sich, входящий также в состав фиксированных сочетаний (например, пресловутое Ding an sich, а также das an-sich-Seiende, Wahrheit an sich и т. п.) обычно переводится как «в себе» или, реже, «само по себе». Применительно к гуссерлевскому тексту ни тот, ни другой вариант не показался мне удовлетворительным. В первом случае переводная версия конфликтует с нередко встречающимся у Гуссерля оборотом in sich (например, in-sich und far-sich-Seiendes), который и следовало бы, собственно, переводить как «в себе». Второй же вариант представляется еще менее удачным: мало того, что никакой «самости» в этом немецком сочетании еще вовсе не подразумевается (а ведь понятие это несет немалую смысловую нагрузку, и в случае необходимости автор в нужном ему смысле вполне может употребить оборот an sich selbst), сопряжение этих слов в русском переводе может еще и имплицировать ложные смысловые связи. Во избежание путаницы, а также ради того, чтобы предотвратить серьезные смысловые неточности и повсюду выдержать единообразный перевод, я решил использовать тоже уже опробованный, но менее распространенный вариант «по себе» («по-себе сущее», «вещь по себе», «истина по себе». Такая версия перевода по смыслу представляется наиболее правильной, а несколько непривычное ее звучание, думается, могло бы со временем сгладиться в обиходе, если такая замена подтвердится как оправданная.