PhilosofFine

Мы заключаем, что наилучшее объяснение ситуации с наибольшей вероятностью является истинным [Lipton, 1991]. Например, если у нас засорилась раковина, то мы, конечно, не будем предполагать, что причиной является инопланетный заговор или колдовство нашего соседа (хотя почему бы и нет). Согласимся, существует множество объяснений, однако наилучшее объяснение, вне всякого сомнения, будет включать все наши познания об устройстве водопровода и канализации, гигроскопических и других свойствах грязи и бытового мусора. Конечно, мы можем согласиться, что альтернативные объяснения (колдовская порча) также могут быть истинными, однако наилучшее объяснение - это то, которое является наиболее вероятным, по крайне мере, в рамках здравого смысла. Таким образом, вывод к лучшему объяснению - это действительно один из способов перейти от «непосредственной данности» к достаточно обоснованному (хотя, конечно, не со всей строгостью) представлению о реальности. Вывод к лучшему объяснению скорее принадлежит нашему здравому смыслу, однако утверждается, что он находит большое применение в науке, поскольку одна из задач науки - найти и определить наилучшее объяснение для наблюдаемого явления.

Традиционно предполагается, что достоверность вывода к лучшему объяснению базируется на двух основаниях, каждое из которых периодически подвергается широкой критике со стороны антиреализма. Во-первых, что делает одно объяснение лучше, чем другое, и, в частности, что может считаться лучшим объяснением? Например, является ли самое простое объяснение наилучшим? Понятие «простота» само по себе достаточно неоднозначное, и его определение часто является спорным. Какое объяснение того разнообразия, которое нас окружает, является наиболее простым; что, например, проще: теория эволюции или креационизм? Как альтернатива или, пожалуй, дополнение к простоте, возможно, вывод к лучшему объяснению действительно является очень мощным типом рассуждения для того, чтобы претендовать на знание относительно реальности «как таковой». Именно в силу этого мы отбрасываем предположения, что причиной засорения раковины является колдовская порча или межгалактический конфликт двух неземных цивилизаций. Кому-то может показаться, что вывод к лучшему объяснению - это крайне консервативное рассуждение: мы должны принять то, что мы и так по большому счету знаем, в то же время, что и вызывает наибольшее опасение, данный вывод эквивалентен обоснованию одной теории (о которой антиреалист наверняка скажет, что она сомнительна) посредством обращения к другой теории (в сомнительности которой антиреалист уже уверен).

Обоснование новых представлений относительно реальности на основании принятых ранее, конечно же, может быть лишь «повторением старых ошибок». Более того, можно указать периоды в развитии научного знания, когда новые идеи доказывали свою состоятельность вопреки «хорошо» обоснованным взглядам на реальность. Вспомним далеко не однозначное принятие системы Коперника. Если бы мы возводили в абсолют укоренившиеся знания, то, вероятно, до сих пор считали бы, что Земля плоская, а мир состоит из четырех элементов. Смысл в том, что иногда объяснение, которое противоречит тому, в чем мы безоговорочно уверены, является все же истинным, и, таким образом, либо у нас должны быть другие критерии относительно того, что считать наилучшим объяснением, либо мы не имеем права полагать, что наилучшее объяснение является истинным.

Возникает вопрос: в каком отношении объяснение, а особенно наилучшее объяснение, находится с понятием «истина»? Это и есть второе основание аргумента вывода к лучшему объяснению. Отметим, что объяснение - это своего рода психологический акт. Объяснение в некотором смысле призвано удовлетворить наше любопытство, по крайней мере на время. Причем ложное утверждение играет эту роль так же убедительно, как и истинное. Можно согласиться с тем, что вывод к лучшему объяснению обладает какой-либо интуитивной значимостью, однако в науке нам нужно нечто большее, чем интуиция, нам нужно доказательство.