PhilosofFine

Такое понимание объективности, на наш взгляд, есть нечто большее, чем интерсубъективность. Мы не говорим, что научное знание или наука в целом имеет некоторую степень объективности, поскольку его (ее) утверждения являются (или, по крайней мере, выглядят) согласованными. Подобная согласованность слишком подвержена влиянию научных авторитетов, редакторов научных журналов, университетских профессоров и т. д., чтобы иметь решающее значение в оценке того, насколько то, о чем мы договорились, соответствует истине. В данном случае объективность основана на понимании нашего влияния, например, на наблюдении, а не на апелляции к интерсубъективности.

Физика теории относительности позволяет нам достаточно легко выяснить аспекты физического содержания явлений, которые она описывает. Намного сложнее оценить теоретический или концептуальный аспект влияния. Обращаясь к современной физике в целом, мы осознаем, что у нас всегда есть выбор языка описания природы. Мы не отрицаем, что то, что мы говорим, влияет на наше описание природы. Например, мы сами выбираем объект и предмет исследования, мы сами выбираем то, что является подкреплением наших построений, что-то всегда остается упущенным, признается незначительным.

Выбранный язык, основные характеристики, на которые следует обращать внимание, накладывают существенный отпечаток на наше представление о природе. Однако выбор самого языка зависит от нас. Конечно, добавление или выбор новых терминов, например «зелубой» (сочетание голубого и зеленого цветов), способно сделать наше описание некоторых аспектов природы (цвет воды в море) проще, однако чего будет «стоить» подобная простота? Есть факт относительно цвета воды (предположим, мы заранее приняли тезис метафизического реализма), эпистемологический реализм утверждает, что мы можем что-то сказать относительно этого факта, более того, мы можем «знать» этот факт. Отметим, что данное «знание» о факте не зависит полностью от природы, мы можем сказать, что цвет воды принимает множество оттенков от голубого до зеленого в зависимости от времени суток, погоды, неурожая кофе в Бразилии и т. д. Однако как только мы выбрали язык описания, наше теоретическое или концептуальное влияние на наблюдение закончилось. Язык выбран, и уже факты, описанные в этом языке, являются основанием для построения знания о природе; если мы выберем другой язык, то значимыми будут другие факты. Это именно тот момент описания, о котором говорят, что он не предлагает нам описывать природу так-то и так-то, он заставляет нас делать это.

Теория относительности продемонстрировала оба возможных типа влияния на наблюдение. Мы конвенционально выбираем геометрию пространства-времени плоской или кривой, и в этом случае описание становится ограниченным самой природой. Выбрав геометрию, мы уже не можем независимо выбрать вид метрики. Влияние человека на процесс получения знания невозможно исключить, нам лишь остается надеяться, что само развитие знания подскажет нам, какие из выбранных характеристик являются объективными, а для этого мы, по крайней мере, должны быть заранее уверены в том, что объективная реальность существует, а объективное знание о ней возможно.

Существует много точек зрения, которые связывают постановку (или решение) эпистемологических вопросов с аргументацией в пользу тех или иных утверждений онтологического характера. Например, согласно Дж. Дж. Смарту реализм является следствием построения удовлетворительного объяснения явления [Smart, 1963]. То, что, например, фотоны существуют, является следствием того, что нам пришлось бы предположить, что наблюдаемое поведение явлений осуществилось благодаря совпадению бесконечного числа счастливых случайностей, в результате чего явления счастливым образом вели себя так, как если бы они были вызваны несуществующими сущностями, о которых идет речь в теории (цит. по [Хакинг, 1998. С. 67]).

На наш взгляд, подобная тактика выдвижения «эпистемологических утверждений с онтологическими требованиями» весьма спорна. Как отмечалось выше, вывод к лучшему объяснению подвергнут серьезной критике, против него было выдвинуто немало разумных аргументов. Дело в том, что даже если мы принимаем, что объяснение является основанием для формирования обоснованной веры, оно может вовсе не являться лучшим объяснением. В пользу этого свидетельствует, с одной стороны, идея фаллибилизма научного знания: объяснение может исторически «изменяться», с другой - убеждение в том, что реальность чего бы то ни было не является составной частью объяснения. Говорить об объяснительной силе, например, гипотезы кварков - это еще не значит утверждать существование самих кварков. Спор между реалистом и антиреалистом идет о том, необходима ли для адекватности гипотезы кварков реальность самих кварков? Поскольку существование мы можем рассматривать просто как логический предикат, который не добавляет ничего нового к предмету (Кант), то «существование кварков» не будет способствовать большему пониманию и никоим образом не усилит объяснение.