PhilosofFine

Принимая такую модель взаимоотношения материи и духа, Чаадаев высказывает парадоксальную мысль о том, что "ни бессмертие души, ни ее бесплотность не могут быть строго доказаны". Можно доказать только существование души после физической смерти тела в течение некоторого (конечного!) времени, но этого, по мнению Чаадаева, достаточно для построения истинного религиозного мировоззрения. На его взгляд, принятие идеи бессмертия в том смысле, как это подразумевается в ортодоксальном церковном христианстве, ведет к отрицанию всемогущего и единого Бога. Только Бог обладает подлинным бессмертием, вечным существованием; приписывая такое существование человеческим душам, мы ставим их вровень с Богом и лишаем его всемогущества.

Здесь происходит радикальное переосмысление сути отношений между жизнью и смертью. И в обыденных представлениях людей и в традиционном христианском мировоззрении смерть выступает как абсолютное отрицание жизни, смерть "несовместима" с возможностью продолжения жизни в прежней форме; если за смертью и следует жизнь, то это - жизнь, понимаемая в радикально ином смысле, чем наше земное, несовершенное существование. Этим обусловливается ужас смерти и чувство абсолютной "инородности" смерти, невозможность понять и принять ее, основываясь на том, что доступно нам в нашей жизни. В противоположность этому Чаадаев понимает смерть не как абсолютную, а как относительную противоположность жизни. Это означает, что ее можно понять только через саму жизнь, и, наоборот, жизнь можно понять, только учитывая тот факт, что ей противостоит смерть. Приход смерти вовсе не предполагает абсолютного отрицания жизни, будучи взаимосвязаны через свою относительную противоположность, жизнь и смерть могут сменять друг друга, обусловливая свою взаимную смысловую определенность.

Эта важнейшая идея сглаживает парадоксальность чаадаевского отрицания бессмертия; традиционное христианское понимание бессмертия становится внутренне противоречивым. Бессмертие, реализованное в своей полной смысловой определенности, стало бы одновременно "безжизненностью"; жизнь не может быть бессмертной (в смысле: лишенной смерти внутри себя самой), поскольку смерть является неотъемлемым элементом самой жизни: нет жизни вне смерти, а есть постоянная смена жизни и смерти (при полном превосходстве жизни над смертью), эта смена и задает бытие человека. Именно в этом смысле необходимо понимать ключевой тезис Чаадаева: "Христианское бессмертие - это жизнь без смерти, а вовсе не жизнь после смерти". Здесь "жизнь без смерти" вовсе не означает, что возможно состояние мира, в котором смерти вообще нет в бытии, такое "райское" состояние предполагается как раз в традиционном тезисе "жизнь после смерти" - в последнем случае речь идет об абсолютном преодолении не только самой смерти, но и земной жизни, нераздельно включающей смерть. "Жизнь без смерти" - это постоянное продолжение земной жизни, в которой смерть потеряла свою инородность жизни, в которой она приобрела подобающее ей значение как подчиненный и вторичный элемент самой земной жизни. Такая поправка к традиционному христианскому учению о бессмертии выражает самую сокровенную суть мироощущения, характерного для русской культуры. Русские философы после Чаадаева постоянно возвращались к этой теме, придавая ей совершенно различные оттенки и формы - от сложной метафизической конструкции Вл. Соловьева до несколько прямолинейной идеи устранения смерти и "воскрешения отцов" в концепции Н.Федорова. Но во всей своей глубине новый подход к проблеме смерти, заданный Чаадаевым, был реализован только Достоевским (см. главу 4).

Особую проблему для Чаадаева составляет вопрос о причинах обособления отдельной человеческой личности, причинах ее "отпадения" от единого сознания, от божественной духовности и от всеобщего материально-идеального единства мира (последние три понятия, безусловно, различаются у Чаадаева, однако он не формулирует точно смысл этих различий). Все разнообразие отдельных вещей и явлений материального мира связано с взаимодействием двух сил, двух "противодвижений" - силы притяжения, того универсального "первотолчка", который придал миру Бог, с одной стороны, и силы отталкивания, силы, обусловливающей самостоятельное движение каждого отдельного объекта, с другой. То же самое можно утверждать и о духовном мире: многообразие человеческих сознаний и отдельных идей оказывается результатом взаимодействия двух аналогичных "сил" - объединяющей "силы" всеобщего сознания и разъединяющей "силы" индивидуальной человеческой свободы, человеческого произвола.