PhilosofFine

Поэтому никогда не осознавалась и радикальная проблема: как такая наивность фактически стала и продолжает оставаться возможной в качестве живого исторического факта, как мог некогда взрасти и затем с пользой функционировать на протяжении столетий метод, действительно направленный на свою цель, на систематическое решение бесконечной научной задачи и все время приносящий в этой связи несомненные результаты, при том что никому не давалось действительное понимание собственного смысла и внутренней необходимости таких свершений. Таким образом, отсутствовала и все еще отсутствует действительная очевидность, с которой человек, совершающий познавательное усилие, может самому себе отдать отчет не только в том, что нового он делает и чем занимается, но и во всех в итоге осаждающихся и укореняющихся в традиции смысловых импликациях, стало быть, в непременных предпосылках своих построений, понятий, положений, теорий. Не уподобляются ли наука и ее метод некой приносящей, по всей видимости, большую пользу и в этом отношении надежной машине, правильно пользоваться которой может научиться каждый, ни в малой мере не понимая, в чем состоит внутренняя возможность и необходимость достигаемых с ее помощью результатов? Но могла ли геометрия, могла ли наука быть заранее спроектирована как некая машина, исходя из столь же совершенного — научного — понимания? Разве не вело бы это к «regressus in infinitum»?

Наконец, разве эта проблема не стоит в одном ряду с проблемой инстинктов в обычном смысле слова? Разве это не проблема скрытого разума, который только став явным сознает сам себя в качестве разума?

Галилей, впервые открывший — или, чтобы воздать справедливость его предшественникам,— завершивший открытие физики и, соответственно, физикалистской природы, является в одно и то же время и гением открытия, и гением сокрытия [entdeckenderundverdeckender Genius]. Он открывает математическую природу, методическую идею, он прокладывает в физике путь бесконечной череде первооткрывателей и открытий. В отношении универсальной каузальности созерцаемого мира (как его инвариантной формы) он открывает то, что с этих пор без каких-либо оговорок называется каузальным законом, «априорную форму» «истинного» (идеализированного и математизированного) мира, «закон точной законности», по которому каждое событие «природы» — природы идеализированной — должно подчиняться точным законам. Все эти открытия в то же время что-то скрывают, и мы по сей день принимаем их как расхожую истину. Ведь и будто бы совершающая философский переворот критика «классического каузального закона» со стороны новой атомной физики, в принципе, ничего не меняет. Ибо при всей новизне сохраняется, как мне кажется, принципиально существенное: по себе математическая природа, данная в формулах и интерпретируемая только исходя из формул.

Конечно, я и в дальнейшем вполне серьезно называю Галилея самым выдающимся из великих первооткрывателей Нового времени и, конечно, столь же серьезно восхищаюсь творцами великих открытий классической и постклассической физики, восхищаюсь отнюдь не всего лишь механическим, но и в самом деле достойным наивысшего удивления свершением их мысли. Оно вовсе не принижается приведенным здесь разъяснением, рассматривающим его как хгспц, и принципиальной критикой, показывающей, что собственный, изначально-подлинный смысл этих теорий оставался и должен был оставаться скрыт от физиков, даже великих и величайших. Речь здесь идет не об окутанном метафизической таинственностью и спекулятивно вводимом смысле, а о смысле, который с самой настоятельной очевидностью составляет их собственный, их единственно действительный смысл, в отличие от методического смысла, который становится понятен в операциях с формулами и в их практическом применении, в технике.

В каком отношении все прежде сказанное остается все же еще односторонним, с какими уводящими в новые измерения проблемными горизонтами, раскрываемыми только благодаря осмыслению этого жизненного мира и человека как его субъекта, оно еще не согласуется,— можно будет указать только тогда, когда мы намного дальше продвинемся в прояснении исторического развития и его глубочайших движущих сил.

i) Роковые недоразумения, вытекающие из неясности относительно смысла математизации

Вместе с галилеевым переистолкованием природы и ее математизацией утверждаются и выходящие за рамки природы, превратные следствия, которые в результате этого переистолкования настолько напрашивались сами собой, что смогли вплоть до сего дня господствовать во всем дальнейшем развитии рассмотрения мира. Я имею в виду знаменитое учение Галилея о голой субъективности специфически чувственных качеств, которое в скором времени было последовательно развито Гоббсом как учение о субъективности всех конкретных феноменов чувственно созерцаемой природы и мира вообще. Феномены существуют только в субъектах; они развертываются в них только как каузальные следствия процессов, происходящих в истинной природе, которые, со своей стороны, существуют только в математических свойствах. Если доступный созерцанию мир нашей жизни всего лишь субъективен, то все истины до- и вненаучной жизни, касающиеся ее фактического бытия, обесцениваются. Они не лишены значения лишь постольку, поскольку, даже будучи ложными, смутно свидетельствуют о лежащем за этим миром возможного опыта и трансцендентном ему по-себе-бытии.